Тим Харфорд - 50 изобретений

Скромный лифт не требует таких усилий и встречается во множестве самых обычных домов. Это одна из самых экологически чистых технологий. Она ежегодно перевозит миллиарды людей и при этом настолько незаметна, что в голову не сразу приходит ответ на загадку, предложенную в начале главы.

Ценность некоторых крупнейших изобретений состоит в том, что они дают возможность раскрыться другим изобретениям. Так, штрихкод, холодильная цепочка и грузовой контейнер общими усилиями высвободили силы глобализации, а лифт приносит намного больше пользы, если рядом есть сталь, бетон, метрополитен и кондиционеры.

В большей мере это проявляется тогда, когда чья-то идея открывает дорогу другим идеям. Может быть, именно это сделал Томас Эдисон. Он поставил изобретения на поток, объединив в Менло-Парке [318]ресурсы, позволявшие экспериментировать и мастерить в промышленном масштабе. Вот как выглядела в 1876 году его лаборатория.

На первом этаже у входа расположен маленький административный офис, а в нем небольшая библиотека. Дальше — большое квадратное помещение со стеклянными шкафами, заполненными моделями его изобретений. В задней части находится механическая мастерская, полностью оборудованная и подключенная к двигателю мощностью десять лошадиных сил. Верхний этаж занимает всю длину и ширину здания — 31 на 8 метров, куда со всех сторон в окна проникает свет. В нем устроена лаборатория. На стенах множество полок, уставленных бутылками всевозможных химикатов. В помещении расставлены столы с электрическими приборами, телефонами, фонографами, микроскопами, спектроскопами и тому подобным. В центре стоит стенд с гальваническими батареями [319].

Эдисон полагал, что «фабрика изобретений» позволит ему делать «малое изобретение каждые десять дней, а большое — раз в полгода или около того» [320]. Спорить с великим изобретателем сложно: его имя постоянно всплывает на страницах этой книги. Но даже создание фабрики изобретений, наверное, блекнет по сравнению с другими «метаидеями» — идеями о том, как защищать идеи, извлекать из них прибыль и держать в секрете. А самая древняя идея об идеях почти так же стара, как плуг.

Некогда люди верили, что письмо — это создание богов. По некоторым источникам, древние греки полагали, что человечеству его принес в дар Прометей. Египтяне считали грамотность благословением Тота — бога знания с лицом павиана. Жители Месопотамии думали, что богиня Инанна украла письменность у бога мудрости Энки, хотя сам Энки повел себя не слишком мудро, напившись до беспамятства [321].

Современные ученые не верят в то, что грамотность даровал «Тот с лицом павиана». Зачем древним цивилизациям понадобилось письмо, долго оставалось загадкой. Из религиозных или художественных побуждений? А может, чтобы передавать сообщения отдаленным армиям? Тайна привлекла к себе внимание в 1929 году, когда немецкий археолог Юлиус Йордан откопал богатую библиотеку глиняных табличек 5000-летней давности. Они оказались намного старше, чем образцы письменности, найденные в Китае, Египте и Мезоамерике, и были написаны абстрактным шрифтом, который получил название «клинопись».

Таблички нашли в Уруке, месопотамском поселении на берегу Евфрата, в теперешнем Ираке. По сегодняшним меркам это маленький городок, больше похожий на большую деревню с несколькими тысячами жителей. Но пять тысяч лет назад это был огромный город, один из первых настоящих городов в мире.

«Стеною обнес Урук огражденный, — повествует “Эпос о Гильгамеше”, одно из древнейших литературных произведений. — Осмотри стену, чьи венцы, как по нити. Погляди на вал, что не знает подобья!»

И в этом великом городе родилась письменность, которую ученые никак не могли расшифровать. О чем же она поведала?

Урук поставил перед археологами еще одну, казалось бы, не связанную с первой загадку. Руины Урука и других месопотамских городов были усеяны маленькими глиняными предметами — коническими, округлыми, цилиндрическими. Один ученый заметил, что они похожи на ректальные свечи. Сам Юлиус Йордан оказался немного более догадливым. Они имели форму, писал он в своем журнале, «предметов повседневного обихода — кувшинов, хлебов, животных», пусть и стилизованную, стандартную [322].

Для чего использовали эти предметы? Просто как безделушки? Игрушки для детей? Фишки для настольных игр? По крайней мере, по размеру они для этого подходят. Ученые долго ломали голову над этим вопросом.

Ответ дала французский археолог Дениз Шмандт-Бессера. В 1970-х годах она каталогизировала похожие предметы, найденные по всему региону, от Турции до Пакистана. Некоторым из них насчитывалось девять тысяч лет. Шмандт-Бессера была уверена, что эти знаки служили простой цели — ведению подсчетов. Предметы, имеющие форму хлебов, использовали для счета хлеба, кувшинчики — для подсчета сосудов. Считать таким образом было легко: не нужно производить вычисления, достаточно просто посмотреть на два количества и убедиться, что они одинаковы [323].

Этот метод даже старше, чем Урук. По «кости Ишанго» — бедренной кости бабуина, найденной недалеко от одного из истоков Нила в Демократической Республике Конго, — видно, что ее применяли с той же целью. Меткам на ней 20 тысяч лет.

Предметы из Урука — это шаг вперед. С их помощью можно отслеживать разные количества, выполнять сложение и вычитание. Не забывайте, что в этом великом городе без запасов в то время нельзя было выжить. Происходила специализация: появились священники и ремесленники. Продовольствие привозили из сельских районов. Городская экономика требовала торговли, планирования, даже сбора податей. Представьте себе первых в мире бухгалтеров: они сидели у дверей храмового хранилища и с помощью маленьких хлебов считали прибывающие и вывозимые мешки зерна.

Дениз Шмандт-Бессера принадлежит еще одно революционное наблюдение. Абстрактные отметки на клинописных табличках подходили к предметам. Другие ученые упустили из виду это сходство, так как письмо казалось абстрактным, ни на что не похожим.

По мнению Шмандт-Бессера, на табличках отмечали оборот предметов, которые сами по себе символизировали оборот овец, зерна и кувшинов с медом. Не исключено, что первые таблички были отпечатками самих предметов: твердые глиняные безделушки прижимали к мягким глиняным табличкам.

Позже древние счетоводы сообразили, что отметки проще делать стилосом. Таким образом, клинопись оказалась стилизованным изображением отпечатка предмета обихода. Неудивительно, что никто до Шмандт-Бессера не связал все это между собой. Она решила обе проблемы сразу. Глиняные таблички, украшенные первыми в мире абстрактными письменами, использовались не для поэзии и не для отправки посланий в дальние страны, они были нужны, чтобы вести первые в истории счета, а еще составлять первые письменные контракты, поскольку запись об уплаченной сумме от записи об обязательстве заплатить в будущем отделяет лишь маленький шаг. Сочетание предметов и клинописи на глиняных табличках породило блестящий способ подтверждения — полый глиняный шар, называемый буллой. На поверхности записывали подробности обязательства, в том числе причитающуюся оплату. Внутрь клали предметы, которых касалась сделка. Письмена снаружи и знаки внутри глиняного шара подтверждали друг друга.