Степан Жихарев - Записки современника

Выслушав сатиру князя Шаховского, стихи Марина «К Капнисту» и Буниной «Видение» и записав замечательные в н их места я ушел от Захарова без ужина. Меня что-то влекло поскорее домой. О сатирах до завтра; а теперь, чтоб не забыть, кончу рассказ Харламова о Переваловой.

Сборы к бракосочетанию Аннушки с Семеном Переваловым продолжались недолго: приданым снабдил жених, или, скорее, его тятенька, потому что сам он ни к чему не был способен. В день брака

доставили невесте купчую крепость на купленное будто бы ею имение и, вместе для подписания, несколько заемных писем на имя старика Перевалова, в двойной против купчей сумме. Наконец церемония кончена и, по купеческому обычаю, великолепный ужин с музыкою, а после ужина танцы и отчаянная попойка заключили радостный для Переваловых день и, по шуточному выражению Харламова, «вожделенное для них событие».

Вот живет Аннушка в доме своего свекра, но живет как чужая; нет ей ни в чем воли: тятенька всем распоряжается сам, никуда ее не пускает и к себе принимать никого не велит, кроме матери, да и то ненадолго: «муж-де тебе компания, и сиди с мужем; а мужа нет дома, так покель не придет, думай об нем, да его дожидайся». А муж — набитый дурак и, к тому же, ревнивец престрашный. Аннушка стала призадумываться; это не понравилось ни свекру, ни мужу; Аннушка начала поплакивать — беда пущая: пошли выговоры; Аннушка занемогла — посыпались укоры: привередница, капризница! Так продолжалось несколько месяцев, и силы Аннушки истощались. Однажды утром бедная женщина, проплакав всю ночь, не вышла исполнять должность хозяйки — разливать чай. Свекор побежал в спальню, разбранил больную, приказал встать с постели и потащил ее за собою, приговаривая: «Вот евдак с вами ин лучше». Аннушка пришла в слезах, села за стол, взяла чайник, но вдруг уронила его на пол и, всплеснув руками, громко закричала: «Матушка, матушка, что ты со мною сделала!». С этой минуты она уже не произносила других слов, и на вопросы медика и несколько образумившегося свекра и мужа, матери и сестер, отвечать иначе не могла, как только одною фразою: «Матушка, матушка, что ты со мною сделала!».

А какая причина была помешательству вашей матушки? — спросил я, — продолжал Харламов, — сестер Переваловой, которые рассказывали мне все эту историю. «Причина очень проста, — отвечали со слезами бедные девушки: — горе. Матушка целый почти год не оставляла сестры ни на минуту, спала с нею в рдной комнате, наблюдала за -исполнением предписаний доктора и беспрестанно слышала от нее эти несчастные слова, этот убийственный упрек:

29 С. П, Жихарев

»Матушка, матушка, что ты со мною сделала !". Наконец, она выбилась из сил; мы заменили ее при сестре, чего до тех пор она не позволяла, повторяя нам ежеминутно: »Я-одна виновата, одна и должна быть наказана". Но наши попечения о сестре не облегчали душевных страданий матушки: она впала в глубокую меланхолию, и вот, как видите, около пяти месяцев, выплакав все слезы, сидит полумертвая, не обращая ни на что и ни на кого внимания, только вздыхает, а по временам смотрит на образ спасителя и шепчет, прося: »господи, помилуй меня грешную!"».

Я полюбопытствовал знать, как переносят свое несчастие оба Перевалова и какое впечатление производит на них присутствие этих помешанных? «Ничего, — сказал Харламов, — оба вертелись тут же при свидетельствовании, которое, собственно, по ходатай» ству их производилось и было нужно как для получения пенсиона матери, так и для учреждения опеки над имением дочери. Впрочем, сестры Г** говорили, что отец Перевалов заботится, чтоб они ни в чем не терпели недостатка, и, по тщеславию своему, желает прослыть щедрым и великодушным; а сын беспрестанно возит жене то яблоки, то конфеты; нынче же утром приставал к ней с вопросами, не хочет ли она шоколаду, но у несчастной один всем ответ: »Матушка, матушка, что ты со мною сделала!"».

31 марта, воскресенье.

Сатира князя Шаховского показалась мне произведением замечательным во многих отношениях: написана легко и остроумно, без натяжек, без всяких претензий на глубокомыслие. Это приятная, безобидная шутка, в которой Шаховской очень живо очертил нескольких оригиналов современного общества, выхваченных, как говорят, из салона А. А. Нарышкина. Крылов утверждает, что портреты очень сходны. Автор сначала обращается к Мольеру:

Так ты один, Мольер, без злобы и без шутства,

Смеялся над людьми, умел людей смешить;

Твой быстрый взгляд проник в умы, сердца и в чувства,

Чтоб, забавляя нас, нас разуму учить.

И далее:

Мой дух горит желаньем:

Полезным сделаться порока осмеяньем;

Хочу я чудаков на разум навести.

Что делать! Не могу я видеть без досады Пороки, слабости и странности людей.

Здесь начинает он описывать эти пороки и странности, и какими прекрасными стихами!

Одни довольны всем, всему на свете рады:

Несчастие гнетет их ближних и друзей,

Беды со всех сторон, родные их в обиде,

В гоненьи, в гибели; да им в том нужды нет;

Не трогай их одних, гори огнем весь свет:

Им это фейерверк — в большом лишь только виде.

Другие, напротив, всем недовольны:

Что хочешь делай ты — ничто им не в угоду :

Сердиты на мороз, на жаркую погоду,

Изволят гневаться на малых и больших —

Нет спуску никому. . .

Мне скажут: пусть их врут, какая в том беда?

Все знают, что они за то на свет озлились,

Что сами ни к чему на свете не годились.

Согласен, не было б в их болтовне вреда,

Когда бы люди все о всем судили сами И не ленились бы своими жить умами,

Иль если б родились глупцы без языка,

А то, к несчастию, что зависть замышляет,

То леность слушает, а глупость разглашает.

Какой верный портрет вестовщика:

Увидев вестовщик меня издалека,

Спешит, бежит ко мне. . .

. . .боится опоздать —

А для чего? Чтоб ложь чужую перелгать. »

Ну, а это не живой ли Б. К.?

Вот мой сосед. . .

Все хвалит, такает, лишь только б угодить Тому, кто иногда изволит брать с собою

Его по улицам от скуки походить И на вечер в свой дом изредка приглашает;

А в нем весь свет большой за картами сидит Или под музыку охотничью зевает.

Прекрасно описан К. Ч.

... Но едва ль не счастливей его,

Там шпорами бренча, хват такту бьет ногою, Затянут, вытянут, любуяся собою,

Кобенясь, ни во что не ставит никого:

Лишь дай здоровья бог его четверке чалой,

Тарасу кучеру, да пристяжной удалой,

А впрочем, дела нет ему ни до кого.

А каков селадон С.?

Близ хвата франт сидит с премодным воспитаньем, С ухваткой дамскою, с сорочьим щебетаньем, Головку искривя; так нежен, так уныл,

И молча говорит: смотрите, как я мил!

Как милым и не быть? Легко ли три аббата На разных языках учили молодца И, выпуская в свет, уверили отца,