Степан Жихарев - Записки современника

Много встретил я таких знакомых, которые знали меня в ребячестве, и между прочим старого городничего Петра Тим. Бурцева, 1живущего теперь лет пятнадцать на покое, отличного человека, у которого дочери такие неблагообразные, но зато добрые и премилые. Старик огорчен поведением единственного сына, гусарского поручика, 20 20 Того самого, к которому Денис Давыдов написал известное послание: «Бурдов йора, забияка», и проч. Поздпейигее примечание. 3 доброго будто бы малого, но величайшего гуляки и самого отчаянного забулдыги из всех гусарских поручиков. Встретил также и доброго Ив. Ник. Лодыгина, прекрасного человека на всякое дело и безделье; с ним неразлучно воспоминание о родном дяде его, Петре Лукиче Вельяминове, друге Николая Александровича Львова и Алексея Николаевича Оленина, одном из ближайших по сердцу людей Г. Р. Державину. В послании своем «К Музе», исполненном очаровательной меланхолии, несмотря на жесткость некоторых стихов, певец Фелицы называет его любителем муз и оплакивает его отсутствие в числе четырех друзей своих:

. . . Где Хариты?

И друзей моих уж нет:

^ Львов, Хемницер в гробе скрыты,

За Днепром Капнист живет;

Вельяминов, муз любитель,

Согнут горестьми в дугу и проч. 2

Наконец увидел я и еще старого знакомца и баловника моего, Ив Егор. Штейна. Он попрежнему здесь лесничим, попрежнему добряк, попрежнему не выпускает изо рта .Трубки, попрежнему воображает себя великим знатоком в музыке и теперь беспрерывно у нас и впился в Дймлера. Обязательный человек! Узнав, что у меня нет охотничьей подружейной собаки, он тотчас же подарил меня двумя преогромными польскими лягавыми псами, которым кличка: Дурак № 2 и Дурак № 3. Дурак же № 1 у него заветный. Я не утерпел и в тот же день попробовал их в поле. Эти дураки умнее многих умных: послушны, вежливы, плавают как рыба и чутье диковинное; добротою своею они напоминают мне моего Тре-зора. Здесь не постигают, как решился Иван Егорович подарить мне таких собак, от которых даже и щенка никто у него допроситься не мог, и не знают, чему приписать такое великодушное пожертвование.

18 июля, вторник.

Между тем как все общество, прогуливаясь по галерее и около источника, наполняло желудки свои вонючею влагою, большею частью пополам с парным молоком, H. Н. Сандунов подсадил меня к себе, чтоб потолковать о литературе: стихах и прозе, о поэтах и прозаиках. Я всегда полагал, что Николай Николаевич, несмотря на свое юридическое призвание, любил литературу и особенно театральную, чему доказательством служат его разные пьесы, которые мы разыгрывали на пансионском театре, не говоря уже о капитальном переводе шиллеровых «Разбойников», но никогда не думал, чтоб он сам был стихотворцем. Он прочитал мне свою песню под названием «Денежный мешок». Стихи нехороши и, сверх того, есть куплеты de très mauvais genre, например:

Чернобровы, белокуры

\ Не откажут ни одна:

Денег не клюют лишь куры,

А любовь до них жадна ‘ и проч.

Но со всем тем сенатский обер-секретарь-поэт — явление замечательное и отрадное. Говорят, что при покойной императрице в числе обер-секретарей было много литераторов и, между прочим, Иван Хмельницкий, издавший «Зримый свет в лицах», книгу с картинами, составлявшую отраду детей от 7 до 10-летнего возраста 1и мою, и Федор Эмин, автор комедии «Знатоки», 2в которой* так смешон астроном, открывший новое созвездие Собаки и так логически и важно отвечающий тем, которые сомневаются в его открытии:

Коль есть в планетах раки,

Так почему ж не быть там и моей Собаки?

У источника я познакомился с одним израненным, или, вернее, изрубленным в котлету майором Ф. А. Евреиновым, страстным охотником до книг и литературы, но литературы отсталой, то есть семидесятых годов. Он бредит Вольтером, Дидротом, Гельвецием и прочими энциклопедистами и вне их сочинений не находит ничего заслуживающего внимания и уважения. Пресмешной! Я частб пробовал разуверять его насчет этих философов, которых сочинения никогда не наполнят так души и не утешат сердца, как задушевные стихотворения Шиллера и многих других авторов — куда тебе! Глаза нальются кровью, пена у рта; не даст слова выговорить. «Да читали ли вы что-нибудь, кроме ваших фаворитных писателей?».— «Не читал и читать не хочу и не буду». Изволь с ним спорить!

Нельзя довольно налюбоваться милою докторшею. Что за прелестная женщина — простая, веселая, без всякого жеманства! Она бывает ежедневно у нас, и муж доволен, что она подружилась с нашим семейством и остается у нас иногда по целым дням, потому что ей не скучно, а, может быть, он и рад прятать свое сокровище под крыло матушки. Чужая душа — потемки.

20 июля, четверг.

Я решительно в восторге от своих Дураков: эта команда, конечно, не слишком вострая и проворная, но умная, терпеливая и верная. Если они уже раз почуяли что-нибудь, то следуйте за ними смело: они приведут вас прямо к птице и стоят на месте как вкопанные. Честь и слава утешителю моему, Ивану Егоровичу! Отец, по просьбе матери, подарил ему славного верхового донца, в котором он нуждался. Не хотел брать, насилу упросили. Чтоб дать тебе понятие об изобилии дичи в здешних окрестностях, скажу только одно, что вчера в два ружья с охотником Павлом, которого ты знаешь, мы убили более пятнадцати пар разнородной дичи, не считая тех частых пуделей, которые я давал, к великому изумлению и неудовольствию дурацкой моей компании; сверх того, какая приятная охота, нет мокрых, трясинных болот, по берегам огромного озера растут камыш и осока: удобно подкрадываться под птицу; река, кусты и вокруг зелень и ковыль: всякую птицу найдешь, большую и малую, от кряквы до чирка, от кроншнепа до гаршнепа. Дорожные спутники мои не ездят со мною на охоту, говоря, что им и без того весело и что они не хотят сами ни париться, ни жариться, а довольны тем, что по моей милости для них напарят и нажарят.

Завтра граф Чернышев дает un goûter dansant в галерее для всей липецкой публики, пьющей и непьющей. Мне кажется, это один из самых любезных людей в свете — умный, острый, приветливый; а как образован, какой дар слова! Надобно видеть, как занимаются своим туалетом местные красавицы. Monsieur Lebourg, плутоватый француз, продал почти все свои модные товары, а сверх того спустил содержателю галерейного буфета Приори для графского goûter рублей на 300 разных вин, которых у Приори не случилось. Стол заказан ему на сто человек; но на столько персон у него не достанет серебра, которое пополнится присылкою из разных домов.

Здесь находится для сбора на какой-то монастырь один иеромонах, отец Павлин, человек весьма замечательный. Отроду ему, должно быть, лет 35, но какой ум, какой мастер говорить, какое приличие во всех движениях и поступках и ко всему этому—совершенный красавец! Он, конечно, стоял бы высоко в своем звании, если б был из ученых, то есть схоластик; впрочем, знаний практических он имеет слишком достаточно. Есть и еще собиратель, но совершенно в другом роде: этот еще не монах и почитает себя недостойным ангельского образа. Он по временам находится как будто в каком-то исступлении и нередко предрекает многим будущее. На днях он сказал что-то матушке, которая очень уважает его.