Степан Жихарев - Записки современника

Что так громко, соловей,

Стонешь над могилой,

Где соперницы твоей

Прах почиет милой?

Иль ты хочешь, соловей,

Ночи в час унылой Звучной песнею твоей

Разбудить прах милой?

Песня сладостна твоя,

Но стократ нежнее Раздавалась песнь ея,

Слаще и милее!

Песня девы молодой

В сердце западала,

Как воздушной арфы строй,

Душу проникала.

Много, много вас, певцов,

G весною прибудет,

Но весна почившей вновь

К песням не разбудит!

Голос смолк, погаснул взор,

Здесь она отпела И к певцам бесплотным в хор —

В небо улетела!

«Поверите ли, — говорил мне Ладыгин с слезами на глазах, — что эти стихи вылились у меня из души тут же, в самую минуту, как я проезжал мимо церкви, возле которой погребена первая и последняя любовь моя?». Верю!

6 августа, воскресенье.

Вот сегодня ровно месяц, как мы приехали сюда, а мне кажется, что я здесь только со вчерашнего дня — так незаметно пролетело все это время. Нам и в голову не приходило бы возвращение в Москву, если б не письма Петра Ивановича, которые постепенно приучают нас к идее оставить Липецк: с 17 числа начнутся курсы профессорских лекций и, по совести, я должен бы поспешить к их началу. Но что делать? Бывают такие обстоятельства, которые разрушают самые благие намерения. Я отвечал П. Ив—чу, чтобы прежде 1 сентября он меня не ждал.

Сегодня разгавливаются яблоками. Из окрестных селений навезли груды этих плодов, так что не знают, куда с ними деваться. Приезжим запасать впрок их нельзя, а у коренных липецких жителей свои сады. Чтоб помочь бедным крестьянам в сбыте их произведений, на который они с такою уверенностью рассчитывали, мы решились собрать подпискою -некоторую сумму и скупить привезенные яблоки. Так и сделали: все охотно давали деньги, даже и сам скупой Бойоговский предложил пять рублей в коллекту без всякого приглашения красавицы Альбини, которой принадлежит эта филантропическая идея. Но что же делать с таким количеством яблок? Волшебница и тут нашлась: она решила собрать со всех дворов детей, мальчиков и девочек, и также пригласить дворовых людей из свиты приехавших на воды господ и разделить им скупленные фрукты. Исполнителями этого распоряжения были Nemo и Кузьмич, который, утратив имя и оставшись при одном отчестве, решительно делается дамским фаворитом и несет такую гиль, что перещеголял и самого Бородулина. А что ты скажешь про милую коллектрису? Как добрая душа пользуется всеми случаями, чтоб сделать доброе дело !

Один из здешних старожилов, горный чиновник Матвеевский, у которого теперь в заведывании небольшие остатки бывшего здесь некогда огромного чугунного завода, желая удивить нас своим хозяйством, принес огромное яблоко, около двух фунтов весом, и рассказывал способ, какой употреблял он для произведения плода такой чудной величины. Для этого он выбирал молодое и сильное деревцо во время его цвета и, не допуская цвет до завязи, общипывал его весь, кроме трех или четырех цветочков, которые и оставлял цвести до тех пор, покамест сделается в них завязь. Из этих трех или четырех завязей он уже выбирал самую полную и сочную и, оставляя ее одну, уничтожал другие. Этим способом производил он всех родов плоды необыкновенно крупные. Матушка не хотела отстать от опытного садовода и снабдила его огромным домашним арбузом, слишком в пуд весом, прекраснейшего вкуса.

На вопрос мой: откуда брали дрова для чугунного завода, когда вокруг Липецка я не видал ни одного крупного дерева, Матвеевский мне сказал, что все пространство за озером, которое с горы теперь представляется пустынею и простирается верст на 20 до самого селения Олыпанки, было некогда непроходимым бором, в котором водились медведи и россомахи, и что он сам даже запомнит много лесов по ту сторону озера; что причиною истребления этих лесов в такое непродолжительное время была прежде неумеренная, сплошная рубка дров для завода, без разделения на лесосеки, а после неограниченное попущение всякому рубить сколько душе угодно. Жаль! Какой, думаю, великолепный был прежде вид с горы, когда это бесподобное озеро окаймлялось густым лесом и эта теперешняя липецкая Ливия отенялась зелеными рощами !

12 августа, суббота.

Во вторник назначен в галерее танцовальный пикник. Это затеи графа Чернышева* к величайшему удовольствию всей липецкой публики, молодых людей и стариков, из которых редкие, вопреки общему мнению, не рады чужой радости и не веселы чужим весельем. Между тем этот пикник нас не очень занимает. У нас ежедневно свои домашние танцы под фортепиано Димлера: сестры, несколько их приятельниц, очаровательная Альбини, беспечный Nemo, веселый трагик Логомах-Кузьмич, двое молодых застенчивых соседей, вальсирующих мастерски, и я на подставу; бал хоть куда; а затем — кто во что горазд!

Но в этих беспрерывных семейных удовольствиях по временам восстает предо мною угрожающий призрак — мысль о приближающемся отъезде. Что ж! нельзя, чтобы счастье было продолжительным: иначе оно не было бы счастьем. Однако ж, кто знает? для меня в Липецке открылась какая-то новая перспектива: не знаю, куда приведет она, но я исполнен отрадных надежд и твердо решился идти по ней.

Сейчас я получил твое письмо. Ну не грешно ли церемониться и не сказать прямо: «пришли мне Дурака». Чтобы угодить тебе как можно скорее, отец нынче же посылает нарочного в твое Никольское за Гаврилою, по прибытии которого он немедленно отправлен будет к тебе на почтовых с Дураком № 2.

16 августа, среда.

Я так недолго здесь пробуду, что надобно забыть об охоте, и потому решился послать к тебе оба №№ моих Дураков, с тем что, если б на будущий год мне случилось опять сюда приехать, то ты пришлешь мне одного из них на то время, которое я здесь пробыть могу. Отец снарядил тебе славного верхового горца, которого подарил ему Л. Д. Измайлов, в припадке излишней щедрости. Уведомь, когда и с кем велишь прислать его. Мне кажется, что тот же Гаврик может исполнить и это поручение. Вероятно, ты спросишь: отчего я полагаю быть опять здесь в будущем году? Вот отчего: матушка имеет доверенность к Альбини и чувствует себя лучше здесь, чем в Ивановском; сестрам веселее, а в прожитке большой разницы нет: так же все почти свое — деревня под руками.

Пикник удался как нельзя лучше: время благоприятствовало; танцовали много; полдник был преизобильный; в заключение пускали небольшой фейерверк. При первой ракете я вспомнил Бран-стетеров и любимое их лакомство — лягушек, которых в здешнем озере бездна. Кстати об озере: как жаль, что здесь вовсе нет никаких средств для прогулок по воде: не только шлюпки, но и простой порядочной лодки найти нельзя!

Историк Гиббон и медик Тиссот имели склонность к какой-то красавице, помнится, леди Фостер, и ревновали ее друг к другу. Разумеется, при каждом их свидании у предмета их страсти не обходилось без взаимных колкостей. Однажды, когда Гиббон, по желанию леди, читал ей отрывки из своей истории, Тиссот сказал ему: «Господин историк, когда леди Фостер занеможет от скуки, слушая вас, я ее вылечу». — «Господин медик, — отвечал Гиббон, — когда леди Фостер умрет от вашего леченья, я сделаю ее бессмертною».