Эдуардо Кон - Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека

Ад – совсем другое дело. Миссионеров со времен отца Магнина (и даже с более ранних пор) все сильнее беспокоило, что многие жители Верхней Амазонии не согласны считать вечные муки ада наказанием за мирские грехи. По свидетельствам многочисленных отчетов разных периодов, для руна ада просто не существует [190] См. Gianotti, 1997: 128; Oberem, 1980: 290; Wavrin, 1927: 335. . В аду, по их мнению, страдают другие, особенно белые и черные [191] См. Wavrin, 1927: 335; см. также: Gianotti, 1997: 128; Avendaño, 1985 [1861]: 152; Orton, 1876: 193; Colini, 1883: 296; cf. Maroni, 1988 [1738]: 172, 378; Kohn, 2002b: 238. .

После своей смерти Роза, мать Вентуры, попала «внутрь» мира духов – хозяев леса (см. Главы 3 и 5). Она вышла замуж за одного из повелителей и тоже стала аму. Для захоронения своим детям она оставила лишь старое морщинистое тело, сброшенное подобно змеиной коже. Мать Вентуры умерла достаточно старой, но теперь, как поясняет ее сын, она живет вечно молодой в царстве господ. «Лестницы пожарные стары как ты, – писал Ален Гинзберг в непочтительной поэме-молитве, оплакивавшей его мать. – Хотя теперь-то ты уж не стара, все это здесь со мной осталось». Мать Вентуры теперь тоже не была старой. Она снова – и на сей раз навсегда – стала такой, как ее юные внучки; она никогда больше не умрет и не будет страдать [192] «Чучую», то есть «с грудью» – вот как Венутра описал внучек Розы и лишь затем объяснил, что в царстве духов-хозяев Роза «никогда больше не умрет и будет жить вечно, без страданий, как ребенок» («Хуиньяй хуиньяй каусангапа, мана мас хуаньюнгапа, мана торменто хуахуакуинталлата»). . Все, что она оставила сыну, – это свое состарившееся тело, изношенное, как ржавая пожарная лестница.

Став аму, Роза в некотором смысле стала святой. Она отправилась в своего рода лесной Кито, чтобы жить вечно в царстве вечного изобилия, полном дичи, пива и земных богатств. Она никогда не попадет в ад, никогда не будет страдать и всегда будет свободной. Как я писал в предыдущей главе, Роза попала внутрь формы – сферы духов, существовавшей изначально, – где влияние времени и воздействие прошлого на настоящее становятся менее значимыми. Однако святой является не только Роза. «Мы все святые», – настаивали пеба, так разочаровавшие иезуитского миссионера XVIII века.

Я хочу раскрыть смысл предположения о святости Розы и, более того, изучить возможность того, что все мы как самости можем быть святыми. Для этого я проанализирую взаимосвязь самостей, таких как Роза, с эмерджентной виртуальной сферой духов, находящейся в будущем. В этой сфере будущих возможностей то, каково быть «я», самостью, также формируется многообразием мертвых, их тел и историй их многочисленных смертей. Однако то, что Роза продолжит существование в качестве аму и, возможно, святой, не является непосредственным результатом их влияния: непрерывность ее существования возможна только благодаря отрицательной связи с ними. Напрямую на это влияет не осязаемое присутствие других, а их конститутивное отсутствие. Я надеюсь, что мне удастся прояснить этот момент в следующем разделе.

Однажды Хуанику отправился с собаками в лес, чтобы насобирать червей для рыбалки. Во время этой прогулки его сильно покалечил гигантский муравьед, и от полученных ран он чуть не умер. Гигантские муравьеды – грозные создания: при встрече с угрозой они становятся на задние лапы и наносят хлесткий удар передней лапой с длинными изогнутыми когтями; говорят, их боятся даже ягуары (см. Главу 3). В своем несчастье Хуанику поочередно винил то шамана-конкурента, с которым он постоянно враждовал, то, в более обыденном смысле, своих собак, которые привели его к животному (они должны были остаться дома). Хуанику не винили ни другие, ни он сам. Хуанику как «я» никогда не причинит себе вреда – это могут сделать лишь другие.

Один молодой человек из Авилы, к которому я очень тепло относился, погиб на реке Хуатараку. Когда тело вытянули со дна омута, оказалось, что его грудная клетка была разорвана. Он умер во время рыбалки, для которой использовал динамит. В этом никто не сомневался. Куда меньше согласия было относительно первопричины его смерти, пусть даже приблизительной. Некоторые винили колдунов, которые иногда направляют на своих врагов стрелы или анаконд. Другие винили людей, сформировавших обстоятельства, вынудившие молодого человека отправиться в тот день на рыбалку с динамитом: требовательного зятя, знакомого, давшего ему динамит, или приятелей, которые привели его на реку. Каждый возлагал вину на того или другого. Я слышал с полдесятка различных версий, и ни в одной из них не винили самого погибшего.

Предзнаменования обнаруживают схожую логику. Если по дому летает камарана пишку – вид муравьеловки [193] Речь, вероятно, идет о полосатой сорокапутовой муравьеловке. , питающийся насекомыми, которых спугивают колонии муравьев-кочевников, – значит, кто-то умрет: это похоже на то, как бегает вокруг дома ребенок, безутешно рыдая, узнав о смерти отца или матери. Оса-могильщик [194] Руна памба ( кечуа , буквально «хоронитель людей»); Pepsis sp., Pompilidae ( лат .), тарантуловый ястреб ( рус. ) обязана своим названием тем, что она хоронит парализованных ею тарантулов и больших пауков (см. Hogue, 1993: 417), в процессе разбрасывая вокруг себя комки свежей красной земли, словно копая могилу. Как и в случае с муравьеловкой, обнаруженная возле дома оса-могильщик предвещает смерть родственника. Люди в Авиле называют такие знаки (а их много) [195] См. похожие примеры: Kohn, 2002b: 242–43, 462 n. 54. мануа – плохими приметами. Поначалу я считал их предзнаменованием смерти, но вскоре понял, что они обозначают нечто более конкретное, предсказывая не просто смерть, но смерть других. Они никогда не предвещают смерть человека, который их заметил.

Эти примеры сообщают нам кое-что о парадоксальном отношении самости к тому, чем она не является. Смерть для самости невыразима, поскольку самость – это просто продолжение жизни. Самость – это общность (см. Главу 1). Смерть других ощутима, и потому ее так тяжело вынести живым. Пирс писал: «Нить жизни – третична, тогда как обрывающая ее судьба – вторична» (см. Главу 1).

Эти предзнаменования скорби предупреждают о боли, связанной с превращением другого в другое – второе, вещь, – которое большое не является «я» и не сможет стать частью будущего «мы» через отношение, по крайней мере в данный момент. Для живых скорбящих смерть означает разрыв: мертвый становится шук туну или шикан (отличным, другим). Подробно пересказанный в третьей главе миф о человеке, которого заживо съел демон хури-хури, исследует пугающую перспективу ощущения себя как объекта – ощущения, которого на самом деле мы не сможем испытать, став объектами.