Эдуардо Кон - Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека

Непрерывность Освальдо как «я», как руна, требует от него быть пумой – хищником. Он должен быть хищником, а не добычей-пекари, которым он боялся стать, когда увидел полицейского, покрытого состриженными волосами, на пороге дома своего друга. Напомню, пума часто наделяется самостоятельным бытием в обличье ягуара (это ее основной образ), хотя более верным будет сказать, что она обозначает реляционную позицию самости, «я», продолжающееся как «я» и живое благодаря объективирующим отношениям с другими самостями, создаваемыми посредством хищничества. Как и «руна», «пума» является «несовершенным заменителем местоимения». Чтобы продолжить свое существование, Освальдо является – должен быть – руна-пума, человеком-ягуаром.

В Авиле руна-пума служит синонимом зрелости самости. Многие мужчины и женщины стремятся каждый в своем роде стать пумой, чтобы после смерти, когда их человеческие останки захоронят, войти в тело ягуара и продолжить существование как самость, как «я», невидимое для них самих, но способное видеть в других добычу и при этом восприниматься другими как хищник. Природу пумы стремятся развить не только чтобы обеспечить себе будущее после смерти, но также (что, возможно, еще важнее) для того, чтобы эта пума из будущего сформировала в настоящем способность человека продолжать жизнь в качестве самости; становление пумой – форма овладения всеми возможностями мира.

И все же хищничество – непростая форма отношений, не лишенная своих забот и тревог. Через несколько месяцев после убийства свиньи Освальдо приснилась новая встреча с пекари. На этот раз у него с собой не было ружья, лишь гильза от дробовика [183] В донце гильзы дробовика есть небольшое углубление, в которое заправляется капсюль. Стоит отметить, что сновидение Освальдо имеет шаманский подтекст. Дуть через гильзу дробовика – это как дуть через духовое ружье. Именно так нападают колдуны: они прикладывают ко рту сложенные в пригоршню руки и выдувают в своих жертв невидимые стрелы ( сагра туллу ). . Каким-то образом ему удалось пристрелить добычу, дунув в гильзу через маленькую дырочку у основания, будто в духовую трубку. И вдруг он, к своему ужасу, понял, что убитая таким образом «добыча» была не кабаном, а его другом из Лорето. Раненный в шею, он убежал к себе домой, но вскоре появился снова, на этот раз с оружием, и начал преследовать Освальдо. В хищничестве есть что-то неуправляемое, хаотичное и аморальное. Это вид власти, который может обернуться против тебя.

В 1920-х руна, живущие на реке Напо, рассказали исследователю и этнографу Маркизу Роберу де Ваврину о том, как много поколений назад некоторые шаманы избежали испанского господства, облачившись в шкуры ягуаров – «черные, пятнистые, желтые» – и превратившись таким образом в пум. Став хищниками и уйдя жить в чащу, они смогли спастись от испанцев, но со временем стали нападать на других руна: сначала на неудачливых охотников, забравшихся в глубь леса, а потом и на свои собственные деревни (Wavrin, 1927: 328–29).

Не совсем ясно, почему хищничество стало таким важным видом отношений в Амазонии. Существует множество других форм межвидовых отношений: так, моя кровь и кровь Орландо оказались в тот день перемешанными друг с другом и с кровью пекари в результате паразитизма, а не хищничества – потому что рой кровососущих мух, живших на добыче Освальдо, нашел себе новых хозяев. Очевидно, хищничество перекликается с охотой, равно как и с колониальным прошлым и порожденными им общественными иерархиями. Быть хищником, быть вынужденным стать им – пугающая и довольно неоднозначная перспектива.

Чтобы быть удачливым охотником и продолжить свое существование, Освальдо недостаточно быть хищником; он также должен быть «белым». Иначе говоря, если белые – охотники, о чем красноречиво свидетельствует история (именно белые охотились на предков руна с собаками и обращали их в рабство во время каучукового бума), то Освальдо тоже должен занять эту позицию, если он видит себя как «я». Единственная альтернатива этому – стать объектом. Руна должен всегда изначально быть руна, пумой и «белым».

Еще точнее, руна должны изначально быть не просто белыми, но хозяевами, господами – амос . Амо в переводе с испанского значит «господин», «повелитель» или «хозяин» и традиционно служит обращением к землевладельцам и государственным чиновникам. Власть, которую подразумевает это звание, неразрывно связана с белым цветом кожи. Так, в середине XIX века человек африканского происхождения по имени Гойо был назначен управляющим Амазонского административного региона (известного в то время как провинция Ориенте). Из-за того что новый управляющий был чернокожим, руна отказались признать его власть. В результате он был вынужден просить предыдущего управляющего, Мануэля Лазерда, вернуться на эту должность. Лазерда вспоминает: «Индейцы верят, что черные прокляты, обожжены адским пламенем. Они никогда не будут слушать Гойо. Я его друг и потому приму его предложение. Доходы [главным образом от вынужденной торговли с индейцами] будут поделены пополам: одна часть для меня, другая – для него. Один он не сможет ничего сделать. Обращенные в христианство индейцы никогда не будут считать его своим апу .

– Что значит апу ?

– Амо, сеньор . Я буду их настоящим повелителем и господином (Avendaño, 1985 [1861]: 152)».

В Авиле и сегодня амо ( аму на кечуа) неизменно ассоциируется с белыми, «настоящими» повелителями и господами. Но аму также обозначает позицию другого «я » , воспринимаемую извне. Подобно словам «руна» и «пума», оно служит «несовершенным заменителем местоимения». Другими словами, аму используется в качестве местоимения, но в процессе употребления оно подтягивает за собой все предикаты, ассоциируемые с колониальной историей господства, с которой оно неразрывно связано.

Вот как Нарцисса использует это понятие, размышляя о встрече с оленями в лесу (см. Главу 3), а также о благоприятном сне, привидевшемся ей накануне:

«кунанка хуаньючичинга ранита», яника амука

«поэтому я смогу заставить его убить его», – подумала я – аму .

Благодаря сну, который ранее в разговоре она описала как «хороший», Нарцисса почувствовала уверенность в том, что легко сможет заставить своего мужа убить хотя бы одного из встреченных ими оленей. Слово аму , к которому здесь добавляется маркирующий топик суффикс -кa , подчеркивает, что важен был сон, а не действия ее мужа, как мог бы подумать собеседник [184] Под «топиком» (topic) я подразумеваю тему предложения, о которой оно сообщает информацию; она отличается от грамматического подлежащего предложения, которое может быть или не быть топиком. По ряду причин носители кечуа часто обозначают топик, который может быть в предложении и подлежащим, и дополнением, и наречием, и глаголом. Скажем, в рассматриваемом здесь примере это делается для того, чтобы подчеркнуть тему, которую в противном случае в данном контексте можно не заметить. См. обсуждение топика, на котором основывается мой анализ, а также дальнейшее объяснение использования маркирующих топик суффиксов в эквадорском варианте кечуа: Chuquín and Salomon (1992: 70–73) и Cole (1985: 95–96). . Муж Нарциссы, который должен был застрелить оленя, служил всего лишь непосредственным продолжением ее агентности. Поэтому топиком этой фразы является именно она – аму. Словоформа амука подталкивает нас к осознанию слегка неожиданного факта: произошедшее в тот день в лесу следует понимать исходя из агентности Нарциссы. Локусом причины является ее видящая сон самость (которую ее повествующая самость, заняв внешнюю позицию, может считать аму), а не муж с ружьем. Этот факт не случайно описывается словом, изначальное и все еще актуальное значение которого – «белый господин».