Эрна Померанцева - Мифологические персонажи в русском фольклоре

о о ОО

карями хранится в великои тайне .

Там же, стр. 167 н след. мГам же, стр. 188.

Гам же, стр. 191 и след.

" ГМЭ, ф. Т, Смоленская губ., корр. И. Грниео, разд. Ж,

п. 201, л. 21.

Нельзя не согласиться с Д. К. Зелениным/' что «в образе русалки нельзя не видеть отражения представлений о разных мифологических существах» 3\ Во всяком случае они лишены той определенности в обрисовке образа и в характере портрета, которые свойственны водяному и лешему.

Конечные выводы Д. К. Зеленина сводятся к следующему: «Мифологический образ русских русалок сложный. Он уже на русской почве воспринял в себя некоторые черты с разных сторон. В образе русалок отразились свойства и признаки некоторых духов местных — полудниц, леших, водяных; сказалось влияние древнегреческих стран. Основным признаком русалок мы считаем происхождение их от женщин и детей, умерших преимущественно неестественной смертью. Образа, вполне соответствующего русским русалкам, у других наро-

45

дов нет» .

Бесспорно и утверждение Зеленина, что в образе русалки прежде всего отразились народные представления о заложных покойниках. К приведенным в его книге сорока трем сообщениям, подтверждающим это, в настоящее время можно было бы прибавить еще ряд более поздних свидетельств о том, что, по представлениям народа, русалками становились самоубийцы, утопленницы, дети, умершие некрещеными. Однако этим не исчерпывается характер этого сложного образа, в котором очень явно наличествует и его связь с природой, с лесом и водой, с весенне-летними обрядами, с культом плодородия, что особенно сказывается в обряде-игре «проводов русалок», до сих пор сохранившемся кое-где в трансформированном виде.

Разнообразие генетических предпосылок образа создало и его неясность, туманность, порой даже противоречивость.

Нередко образ русалки связан с поверьями о водяном, является парным к нему, подобно лешачихе, женским образом; она — его жена, наложница, дочь, прислужница, местами даже его женская параллель, т. е. хозяйка водной стихии. Иногда местом пребывания русалки считается лес или поле. Были попытки в предании объединить и те и другие представления: согласно бытовавшему кое-где поверью, русалки, обычно живущие в воде, после троицы переселяются в леса и поля.

Неясно само название «русаЛка», наряду с которым в народе живут и другие: купалка, водяница, лоскотуха, мавка и т. д. Самое слово «русалка», очевидно, позднего происхождения и связано, как на это в свое время указывал Миклошич' 16, с русалиями. Это не противоречит утверждению древности самого образа, ибо название это явно нашло приложение к древним представлениям о лесных, полевых, водяных демонических образах женского пола.

Различен и зрительный образ русалки. У украинцев и южных великорусов превалирует образ водяной красавицы, у белорусов он связан главным образом с лесом и полем, у северных великорусов это чаще всего косматые безобразные женщины с большими отвислыми грудями. Очевидно, в последнем случае название русалки нашло механическое прикрепление к образу лешачихи, распространенному в северных русских поверьях.

В образе русской русалки несомненно отразились не только общеславянские черты, но и женский демонический образ, связанный с водой, который известен фольклорной традиции многих народов.

Образ русалки, в отличие от других демонических существ, нашел воплощение в русском народном изобразительном искусстве. На это неоднократно указывали искусствоведы и археологи. Интересны сведения Б. А. Рыбакова о браслете XII в. с изображением русалок у древа жизни 37, а также костяные пластинки XIII в. с изображением русалки, пьющей из рога, которые исследовал Г. Н. Бочаров 38. Подробно на изображениях русалок резчи-

:ИІ Franz Mikloschich . Die Rusalien. Ein Beitrag zur slavischen Mythologie. Wien, 1864. w Б. А. Рыбаков . Русалки и бог Симаргл-Переплут. «Сойотская археология», 1967, № 2, стр. 106.

Г. Н. Бочаров. Прикладное искусство Новгорода Великого. М., 1969, стр. 101, 102, рис. 89—91.

ками по дереву останавливался В. М. Василенко 3ft. Эти изображения в домовой резьбе в просторечии чаще назывались не русалками, а берегинями и фа-раонками 40. Последнее название объясняется апокрифической легендой о превращении преследователей Моисея в водяных и русалок.

Нет оснований ставить знак равенства между берегинями, фараонками и русалками. Однако, несмотря на то что берегини являются, очевидно, очень древними божествами, что фараонки связаны с апокрифами о гибели фараонова войска, а более позднее название русалок связано с русалиями, мы, говоря о фольклоре XIX—XX вв., имеем право объединить эти представления.

Именно эта неопределенность образа русалок дала основание Д. Ушакову считать, что «локализация русалок и в водах, и в лесах представляет, по-видимому, очень древний факт», но что они все же «не были по своему происхождению ни духами леса, ни духами воды» 41.

При всей вариативности образа русалки от юной обольстительной красавицы до безобразной старухи, от женщины в традиционной одежде с расшитыми рукавами до получеловека-полурыбы, при явном слиянии в этом образе представлений о различных по своему происхождению мифологических существах — от душ утопленников до водяных и лесных демонов, при многообразии наименований се от мавки, лоскотухи до фараонки, все же можно выделить наиболее ходовой, условно говоря, классический образ русалки — роковой для человека красавицы, водяной, реже лесной, нежити.

Именно этот образ вошел в литературу и в профессиональное искусство, именно он чаще всего представлен и в фольклорных текстах, в отличие от народного изобразительного искусства, где домиии-

В. М. Василенко . Русская народная резьба по дереву. М., 1960. стр. 36—47.

49Os/гаг Loorilz. Pharaos Heer in der Volksiiberlieterung. Tartu, 1935.

41 Д. Ушаков . Материалы по народным верованиям великорусов. «Этнографическое обозрение», 1896, № 29, стр. 163.

рует образ женщины, а иногда и мужчины с рыбьем хвостом — берегини, фараонки.

Естественно, что как и образы водяного и лешего, образ русалки в устной прозе встречается преимущественно в быличках и бывальщинах. Однако он фигурирует и в песнях. Даже больше, русалка — единственный образ так называемой низшей мифологии, к которому обращается восточнославянская лирическая песня, преимущественно белорусская и украинская 42.

Частично это, по-видимому, объясняется характером этого мифологического образа, рассказами о происхождении русалок. Поэтичные образы русалок, связанные с ними трагические истории о самоубийстве и несчастной любви, их красота и обольстительность, их молодость вызывают не только страх, но и жалость, сочувствие. Недаром они в песнях нередко называются ласковыми, уменьшительными именами.