Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

— Слушай! — вспомнил Командир. — А ведь мы по-настоящему так и не познакомились…

Но тут Бортинженер обрадованно взмахнул рукой:

— Смотрите! Вертолет!..

Доставить экипаж на космодром поручили Ладогину. Как он и надеялся. Когда на рассвете он выходил из гостиницы к машине, возле подъезда его остановил тот длинный корреспондент, с которым они не поладили на старте.

— Товарищ полковник, — возмущенно спросил он, — почему вы одних берете, а другим отказываете?

— Никого не беру и никому не отказываю, — удивленно ответил Ладогин, при этом, однако, сообразив: «Пронюхали, черти!»

— Тогда еще один вопрос.

— Разве что один. Я спешу.

— За что вы на меня вызверились? Может быть, вам не понравились мои слова? Допускаю. Но я нахожусь в такой же служебной командировке, как и вы, и все, что здесь происходит, меня так же касается, как и вас. В чем же между нами разница?

— Только в одном. Тебя не занимает казанский период, а меня очень даже занимает. Как и все остальные…

К концу войны Ладогин в свои неполные девятнадцать лет имел самый высокий рабочий разряд. К тому времени стало ясно, что «пешка» с ракетным ускорителем на фронт не попадет, не успеет. Работать стало не то чтобы легче, но как-то все наладилось. Ладогин умудрился даже поступить в техникум. С Королевым они теперь виделись редко, больше издали. Сергей Павлович жил в Соцгородке, в общей квартире, но в своей комнате, просторной, восемнадцатиметровой. Ладогин там однажды был.

Вышло это так. Он встретил Королева на улице. Тот шел не один, и Ладогин, поздоровавшись, хотел разминуться, но Сергей Павлович, оставив спутников, крепко взял его под руку и сказал:

— Нет, не отпущу. Свободен? Пошли ко мне в гости. Я сегодня тоже свободен. Пешком? Не возражаешь?

По дороге Королев похвалил Ладогина за техникум и подробно выведал о делах в бригаде, спрашивая о каждом в отдельности. Вспомнил Леню Слепова и крепко его пожалел.

— Способный был человек. С фантазией.

Дома пили чай. Королев сказал:

— То, чем мы занимались, самое начало. А вообще это, Володя, большое дело. Вот станешь инженером, такие ли будем строить машины.

— Инженером, Сергей Павлович, я не буду, — сказал Ладогин.

— Это почему же?

— Как только доучусь и отпустят, так сразу в авиацию. Летчиком буду.

— Жаль! — огорчился Королев. — Да нет! Я тебя понимаю. Ведь я в молодости много летал. И на планерах, и на самолетах. Совсем мальчишкой начал. Жаль потому, что на ракете летать, пожалуй, поинтереснее.

— Ну, когда это еще будет, — недоверчиво возразил Ладогин.

— Да, — согласился Королев, — в это пока не многие верят. Но будет. И довольно скоро. Ты бы успел…

— Нет, — вздохнул Ладогин, ему не хотелось огорчать Сергея Павловича, но и врать он не любил. — Давно решил. Летчиком…

— Ну, как знаешь, — не стал переубеждать его Королев. — Летчиком так летчиком. Тоже дело хорошее. — И вдруг спросил: — Как ты полагаешь, сколько могут стоить приличные часы?

Ладогин давно приглядывался к часам.

— На базаре рублей триста пятьдесят — четыреста.

Королев достал из ящика стола тоненькую пачку тридцаток, небрежно сосчитал их и подвел итог:

— Триста шестьдесят. Держи… Нет, нет, не отказывайся. Часы ты бы от меня в подарок принял? Ну вот. Выберешь себе по вкусу и носи. На память.

Королева он с той поры, кажется, больше и не встречал. Став, как и намеревался, летчиком, Ладогин вполне был доволен судьбой и о военных годах в Казани вспоминал редко и неохотно. Люди, вдосталь хлебнувшие лиха, вообще реже, чем кажется со стороны, предаются воспоминаниям. Получив газету с первой, уже после смерти Королева, фотографией Сергея Павловича, Ладогин долго вглядывался в знакомые черты, а потом спросил тетку:

— Помнишь инженера, с которым я в Казани работал?

— Забыла, Володенька, — виновато сказала тетка. — Совсем старая стала.

— Ну, того, что мне часы подарил.

— A-а! Как же! Помню. А что?

«Вот то-то и оно: „А что?“» — досадуя на себя, подумал Ладогин. И промолвил хмуро:

— Умер он. Вот портрет в газете.

Тетка долго рассматривала портрет, подслеповато держа газету перед глазами. Потом бережно положила ее на стол и перекрестилась.

— Царство ему небесное…

Вот какие часы Ладогин передал Командиру…

Возле трапа самолета Ладогин, как и догадывался, увидел журналистов. Их было трое.

— Где же остальные? — спросил он.

— Спят, — ответил Ярослав.

— Да уж, спят! Один чуть ко мне под колеса не кинулся.

— Знаешь, Владимир Константинович, поздняя пташка глазки продирает, а ранняя пташка носик утирает.

— Я-то знаю. А вот как начальство?

— Вступили в тайный сговор. Начальство обещало подумать.

— Да вот и оно. Владимир Александрович пожаловал!

Здороваясь, Шаталов насмешливо спросил:

— А вчера, если память мне не изменяет, вас двое было?

— Растем, товарищ генерал! — бодро отозвался Ярослав.

— Ладно, пользуйтесь моей добротой. На стоянке, чур, не отсвечивать и экипаж особо не мучить. Им и без вас досталось. — И к Ладогину: — Все готово?

— Так точно.

— Поехали!..

В Сибири кое-где еще лежал снег, и Ладогин, как ни привык к перемещениям из одного часового пояса и одного климата в другие, сегодня обратил на это внимание. Не в размышлении о том, какая большая у нас страна, — слава богу, какая она большая, он знал не по передвижению, а по рождению, — обратил он внимание в беспокойстве за товарищей, подумав почти так же, как Командир сказал Бортинженеру: «Только пневмонии им не хватало». Самолет после посадки отвели на край аэродрома, подальше от лайнеров, и едва он встал на указанное место, с разных сторон к нему двинулись трап, заправщик и три «Волги».

— Подготовились, — одобрительно отметил второй пилот.

— А как же, — сказал Ладогин. — Задерживаться не будем. Берем ребят — и назад.

Шаталов с врачами и инженерами сошел вниз. Журналисты, блюдя условие, остановились на площадке посреди трапа. Встречавшие что-то оживленно объясняли. По лицам можно было догадаться, что все довольны. Но вот разговор прервался. Метрах в ста — ста пятидесяти приземлялся вертолет. Шаталов быстро прошел к одной «Волге», инженеры сели в другую, хозяева в третью, и машины с места взяли полный ход. Винт вертолета еще вращался, когда одна из них, притормозив буквально на секунды, развернулась и помчалась назад. «Неужели забыли что-нибудь?» — только и успел подумать Ладогин, а машина уже остановилась возле трапа, и по живой передаче рук в самолет почти внесли улыбающихся, небритых, одетых в чьи-то чужие свитеры Командира и Бортинженера.

Трап отошел, и тут же разрешили взлет…

Второй пилот вышел покурить, когда на плечо Ладогина осторожно опустилась ладонь. Один палец был заклеен свежим пластырем. Ладогин не оборачиваясь накрыл эту ладонь своей и лишь потом, чуть запрокинув голову, увидел улыбающиеся глаза друга. Командир успел побриться, переодеться и вообще выглядел так, как будто ничего не произошло. Как и по дороге на космодром, он занял место второго пилота.