Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 01

Короче, Аристомен удивлял мир подвигами во второй половине седьмого века, когда диетой называли соглашение тяжущихся перед мировым судьей. В Риме тогда царствовали Тулл Гостилий и Анк Марций, в Египте фараонствовал Псамметих I из Саисской династии, Вавилонией правил Набопаласар, Ассирией — Ашшурбанипал, Мидией — Киаксар, Урарту-Сардури III, в Китае княжили Цинь, которых врачи лечили пойлом из конского гриба и кожи рваных барабанов, настоянных на моче коровы, а в Афинах бегал по улицам пацаненок Драконт, требовал закона о смертной казни для укравшего огурец и предлагал судить кирпичи, падавшие на голову…

— После такой баранины будешь до ужина вытирать жир с губ, — сказал Ксенбдок.

— Ты привередлив, как девушка из благополучной семьи, — заметил Аристомен.

— Слышал новость? — сказал Ксенодок: — Египетский фараон женился.

— В его гареме женщин больше, чем в Мессении, — ответил Аристомен, — У тебя все новости такие?

— Какие?

— Такие, что можно и не знать, а все равно правильно скажешь.

— На этот раз он женился на гречанке, на проститутке Родопис. Пока она купалась в Ниле, орел стащил ее сандалию, улетел и бросил прямо на колени фараону, а тот велел искать хозяйку повсюду. Ну и когда нашли, он ее прибрал к рукам.

— Что же этот фараон приличную девушку не сосватал?

— А у них на Востоке все девушки проститутки. У них если не проститутка, то как бы и не девушка. Зато в замужестве верные. Но это не факт, а слухи. Но если судьба занесет, я, конечно, проверю.

Они шли по дороге в сторону Эхалии, где находился наследственный надел и усадьба Ксенодока. Три года он простоял без дела, под паром, так как у Никомеда с Персом не хватало сил и времени на обработку двух участков. Сдать же в аренду участок Ксенодока не получалось — никто не соглашался: ведь половину забрали бы спартанцы, четверть — владелец, а тому, кто всю весну и лето гнул спину, — с гулькин хвост и гулькин клюв. Работа не стоила масла в плошке. Человек, у которого жили мать и сестра Ксенодока, пытался сажать там что-то неприхотливое, но без полива, в летнем пекле неприхотливое тоже куксилось и быстро загибалось. Лишние руки как раз в его хозяйстве были, но бестолковые, потому что мать Ксенодока вследствие болезни боялась подходить к воде, а посылать на надел каждый день Пирру он не решался: для девушки такие походы могли кончиться плохо.

Когда ребятам исполнилось четырнадцать, Никомед решил, что вдвоем они справятся с участком Ксенодока, и послал разведать — что там теперь к чему. Была и другая причина, требовавшая хоть показательных работ: по древнему обычаю землей, которую не возделывали более трех лет, мог завладеть любой желающий. Школу из-за такого случая пришлось оставить, но Ксенодок все равно украдкой бегал к учителю. Страсть к знаниям была у него неуемной потребностью.

— Диад вчера поведал, что в морских глубинах тоже растут плодовые деревья, — рассказал Ксенодок, чтобы не молчать всю дорогу.

— Ну и что? — спросил Аристомен.

— Как что! Научимся нырять на глубину, поселимся в Пил осе или в Кипариссиях — и не надо пахать. Главное — не надо отдавать половину спартанцам: воду-то они не завоевывали… А лучше — поедем к халибам в Понт. У них там мыши в норах грызут золото, а халибы их ловят и разрезают. Поедем?

— Зачем?

— Работать не придется.

— Ты лучше скажи: большой у тебя участок?

— Приличный, — сознался Ксенодок. — Отец считался богатым человеком, у него было два железных наральника. Боюсь только, сейчас мы найдем чистые стены: соседи и бродяги должны были все подмести.

Земли Андании и Эхалии разделяла река Памис и расстояние примерно в пятьдесят стадиев, то есть в шестьсот ступней — футов, помноженных на пятьдесят, как быстро сообразил грамотный Ксенодок, или два часа неспешной ходьбы.

Скоро они нагнали Феокла, который тащил за собой быка и поэтому еле плелся. Феокл уже преодолел возраст эфеба. В свободном греческом государстве он давно бы отбывал воинскую повинность в народном ополчении, но Спарта запретила мессенцам держать войско, запретила даже иметь доспехи тяжело вооруженных воинов — гоплитов, оставив лишь ножи, кинжалы и сети для охоты. Поэтому Феокл решил стать прорицателем, тем более что в его роду уже были оракулы и кое-какие знания он получил по наследству. Сейчас Феокл шел на Итому — священную гору мессенцев. По дорийскому преданию, Зевс был воспитан именно на этой горе нимфами Итомой и Недой. В честь первой назвали гору, а в честь второй — реку, впадающую в Кипариссийский залив. У подножья горы был источник, в котором нимфы купали новорожденного Зевса. Так как его пришлось украсть у Крона, пожиравшего своих детей по роковой необходимости, то источник назвали Клепсидра — Крадущая воду. На самой горе был священный участок со святилищем Зевса Итомского. В это святилище и гнал быка Феокл, чтобы принести в жертву, омыться в Клепсидре и отрезать Зевсу прядь своих волос.

— А что ты хочешь попросить у бога? — спросил Аристомен.

— Разве обязательно просить? — удивился Феокл. — Я хочу почтить Зевса как благодетеля всех людей. Может, пойдете со мной, поможете?

— У нас дело, — ответил Ксенодок. — Дай почтить его я могу только после того, как он перебьет стрелами-молниями и громами-камнями всех спартанцев.

— Мальчик, — сказал Феокл, теребя жидкую, только пробившуюся бороденку, — если ты так будешь говорить и думать, из тебя не вырастет ничего путного. От богов нельзя требовать.

— А ты разделяешь эти понятия: говорить и думать? — спросил Ксенодок.

— Да.

— И что же ты предпочитаешь? Сначала думать, как рыба, или сразу болтать, как афинянин?

— Смотря о чем думать и с кем болтать, — ответил Феокл. — Но тебе я честно посоветовал бы держать язык за зубами. Неизвестно, кем может оказаться твой случайный собеседник и чем ему платят в Лакедемоне за каждый донос. Спартанцы не любят трепачей, а уж трепачей, которые открыто желают им смерти, они убивают из-за угла и считают такой поступок благородным делом.

— Я не трепач, — огрызнулся Ксенодок. — Спартанцы сделали меня сиротой, просто так, по своей звериной прихоти, и они догадываются, что я им враг. Было бы странно, если б во мне они видели верного друга.

— Многие ребята в Андании думают так же, как ты? — спросил Феокл.

— Я так думаю, — сказал Аристомен. — И за другими дело не станет.

— Замолчи! — крикнул Ксенодок. — Он сам ведет себя как спартанский лазутчик!

— Нет, — сказал Аристомен, — он — мессенец, я чувствую. И потом в палестре он учил меня драться мечом.