Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 01

Аристомен кивнул.

— Для тебя мы постановили сделать исключение. Завтра ты после обеда пойдешь в палестру и найдешь там Феокла. Он будет твои наставником: научит борьбе, метанию диска, копья, он натренирует тебя в беге и покажет, как обращаться с мечом и щитом. Сами имена твоих родителей: Никомед, Замышляющий победу, и Никотелея, Выполняющая ее, говорят, что ты должен прославить Мессению небывалым подвигом.

— А занятия в школе? — спросил Аристомен.

— Хватит с тебя знаний, — решил Дамис. — Мы должны скинуть ярмо спартанцев. Сейчас нам нужны воины, а не ученые, ковыряющие стилом в носу.

— Но тогда мы сами станем спартанцами, — оправдал себя Диад.

— Не станем. Стольких бездельников Пелопоннес не прокормит, — сказал Дамис и опять рассмеялся.

Вечером Аристомен признался Ксенодоку:

— Честно говоря, я не знаю, стал бы драться, если б знал, что он спартанец. Я принял его за бродяжку. Из такого плаща, какой был на нем, вышло бы две хороших сумы.

— Но теперь-то ты знаешь, что не слабей его. Теперь тебе чего бояться? — сказал Ксенодок и заснул…

Если на торгашеский манер посчитать «время — деньги», которые отделяют нас от Аристомена, настучит весьма солидная сумма. Беда только, что время можно посчитать в лунных годах и олимпиадах, веками и тысячелетиями, а как считать сумму, чтоб всем было понятно? Рублями, гривнами, кизикинами? — нельзя, не охватишь весь период: Аристомен жил раньше. Нельзя посчитать даже в статерах, ибо современник Аристомена лидиец Гигес сидел на мешках изобретенных им монет и никому не давал, только показывал. Если же считать четырехгранными железными прутьями, шесть штук которых, зажатые в ладонь, впоследствии и составили столь долгожданную менялами драхму, то при грошовой стоимости на земле может не хватить железа, чтоб расплатиться со временем — так далек от нас Аристомен. Страшно представить, чего не было в его эпоху и чего он не мог знать.

Еще не висели в Вавилоне сады Шаммурамат, хотя сама царица уже умерла; еще Герострат не сжег храм Артемиды в Эфесе, потому что его еще не построили; еще Фидий не усадил Зевса в Олимпии, так как стоя тот пробил бы своей божественной башкой крышу; еще Харес не раздвинул ноги колоссу Родосскому, чтобы между ними проплывали корабли; еще не родился Мавсол и никому не приходило в голову сносить мавзолеи; даже Александрийский маяк в отсутствие Македонского не желал являться во тьму хотя бы названием. Из всех чудес света стояли лишь пирамиды, но стояли уже две тысячи лет.

Еще никто не слышал о семи мудрецах, да и не было их пока вовсе. А если кто и появился, то мог услышать от Арисгомена лишь: «Хороший мальчик. Учись больше, мудрецом станешь».

Чего еще только не было и быть не могло! Анаксимандр не составил карты звездного неба, а Гекатей — карты известных стран, Эратосфен не вычислил размеров земли, а Посидоний — расстояния от земли до солнца, Аристарх не открыл вращения планет вокруг солнца, а Пифей не разгадал тайны приливов и отливов, настырно глядя на луну и подвывая за компанию собакам. И даже Левкипп, гладя по головке хорошенького ученика Демокрита, не высидел на завалинке мысли, что мир состоит из атомов, и не слепил вручную первой таблетки, которой, впрочем, Гиппократ не воспользовался, потому что лечил подвешиванием вниз головой и советовал избавляться от опухолей умеренной пилкой дров, при этом уговаривая сам себя: «Не навреди!» Еще Гераклит не плакал по всякому поводу, будь то тихая грусть или скромная радость, но нагло утверждал: «Гомер заслуживает того, чтобы быть изгнанным из общественных мест и высеченным розгами», — что солнце размером с человеческую ступню и никакое знание не дает ума, иначе он был бы у Пифагора, который, в свою очередь, еще не дозрел до мысли, будто число — первоначало всего, и до «равноштанной» теоремы. Филолай еще не посвящал углы треугольника богам, Евклид не изобрел геометрии, а Архимед — тригонометрии, винта своего имени и ручного планетария. Еще не родился даже прапра…дедушка этого человека, в голом виде кричавшего на площади Сиракуз: «Эврика!» — а что нашел? — никому не показывал и толком объяснить не мог. И даже Пиррон, основатель школы скептиков, еще не считался самым ученым мужем, потому что ни на один вопрос не решался высказать собственное мнение…

А еще?.. Платон не изобрел будильника, приговаривая: «Ребята, надежды — это сны бодрствующих», — Архит — погремушки, Ктесибий — насоса, сифона и водяного органа. Евполид еще не прорубил тоннелем гору на Самосе, а Гипподам не построил ни одного города с регулярной планировкой, хотя на востоке такие города давно были, и весьма огромные, вроде Вавилона, в котором даже через три дня после падения не все горожане слышали о случившемся. Халдей Берос не изобрел солнечных часов, а ночью не предсказывал судьбу по звездам, и Витрувий Поллион еще не объяснял Августу: «Машина есть система связанных между собой частей, обладающая наибольшей мощностью для передвижения тяжестей».

Полигнот еще не нарисовал ни одной картины, Галат не изобразил, как Гомера рвет, а остальные поэты (в том числе и нынешние) подставляют ладони ковшиком. Мирон не создал «Дискобола», Поликлет не изваял «Копьеносца» и двух статуй на один сюжет: одну для себя, а другую — в угоду каждому афинянину, — Скопас — «Менаду», Лисипп — «Апоксиомена», а Поликлет отделкой мрамора не «превзошел сам себя». И даже Иктин и Калликрат не построили Парфенона на серебро с Лаврийских рудников, потому что не родились.

Еще Клисфен не ввел в Афинах остракизм и первым не был к нему приговорен, а Исократ не сказал, что Афины — вроде гетеры: все готовы восхищаться и пользоваться ею, но нет такого дурака, который бы на ней женился. Хотя такой дурак в лице Перикла давно нашелся и даже успел умереть, когда Исократу было шесть лет.

Путешественник Геродот еще не думал писать «Историю», и историк Фукидид тоже не думал писать, но свою; Ксенофонт не знал, что станет лаконофилом, совершив анабасис; и Плутарх не подозревал у себя литературных задатков, равно как и Полибий не догадывался, что всю жизнь проведет в Риме и надоумит Сципиона Африканского разрушить Карфаген.

Только-только должен был появиться в Милете Фалес и сделать самый крупный гешефт в истории античной философии, вовремя взяв в аренду все маслодавильни в радиусе ста километров и под урожай отдав на откуп, причем сделав это из спортивного интереса: дескать, и я могу зарабатывать большие деньги, но без денег мне спокойней думается.

Еще Солону не приходилось притворяться сумасшедшим, чтоб доказывать согражданам очевидные и полезные вещи; еще Анахарсис пил молоко кобылиц и не помышлял о пьяной карьере философа; еще Сократ Софронискович не убегал из дома от злой Ксантиппы, выводившей его из оцепенения ушатом воды; еще Платон, он же Аристокл, не гулял в садах Академа и не морочил людям голову сказками про Атлантиду, и юный Хлыщ Аристотель не напяливал на каждый палец по три перстня и не обижал старика Платона изощренной бранью.