Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 01

Нет, Аристомену положительно не нравилось в школе. Пусть бы кормили там медовыми лепешками до рези в животе — все равно не нравилось бы, потому что из-за нее он лишился своего времени. Правда, не видел он этого времени ни у родителей, ни у Перса, ни у всех остальных жителей Андании, — и все равно не нравилось. Уж если превращать жизнь в общественную необходимость, так необходимость должна быть соответствующей. А тут, даже поедая собственно выращенный хлеб, ты ешь на благо общины, частью которой являешься. И община же, если не будешь жить по ее законам, запросто лишит тебя этого куска, отняв землю и выгнав из города» Такие случаи уже были на памяти и глазах Аристомена.

Неожиданно для него в семье родилась девочка. Отец расстроился дочери — лишнему рту вместо работника. Тем не менее он вывесил на дверях дома положенную обычаем шерстяную повязку, а на седьмой день отнес ребенка старейшинам, признал своим и назвал Агнагорой.

У Леофилы с матерью прибавилось работы, и Аристомена позабыли-позабросили; даже прогнали с женской половины дома — гинекея — на мужскую, в андрон: со второго этажа — на первый. Тем интересней и приятней ему было, когда во двор дома пару месяцев спустя отец ввел мальчика чуть моложе Аристомена. Во время ужина Никомед рассказал, что мальчика зовут Ксенодок, что отца его убили спартанцы или периэки, когда тот шел в Герению через Лаконику, чтобы вернуть кому-то долг.

— И убили-то из-за двух сиклей серебра, — сказал отец, — а ведь на каждом углу трубят, что нам, мол, не нужно ни золота, ни электра, ни серебра, и рассчитываемся мы только железом.

— Почему? — спросил Аристомен, запихивая в рот сразу четыре фиги и столько же в кулак Ксенодока, который от стеснения не ел и даже не делал вида, что ест.

— Жил у них сто лет назад один малый по кличке Ликург…

— Как это по кличке? — перебил Аристомен.

— Они же звери. Откуда у зверей имена! — объяснил отец. — Так вот, Ликург придумал им законы, которые спартанцы с тех пор неукоснительно блюдут под страхом смерти. В том числе он запретил им расплачиваться чем-либо, кроме железных прутьев — оболов. Да и те надо сначала подержать в уксусе, чтобы железо стало хрупким и ни на что не годным. Смешно смотреть, как спартанец покупает у соседа пустой горшок или миску. Он запрягает двух волов, грузит этими прутьями повозку доверху и, понукая кнутом несчастных животных и сам подталкивая сзади, тащится на соседний двор. Там он сгружает лом, получает горшок и счастливый бежит домой, а сосед задумывается: кому бы дальше сплавить эту никчемность, захламившую дом?

— Правда? — не поверил Аристомен.

— Ну, почти, — сознался отец. — По крайней мере, вполне возможно.

— Зачем же этот Ликург придумал такой никчемный закон? — спросил Аристомен.

— Спартанцам он тоже сначала не понравился. Один малый по кличке Алкандр даже выбил Ликургу глаз, выбил бы и второй, но Ликург убежал и спрятался в кустах. А потом они сообразили, что если среди них никто не будет ни богаче, ни беднее, то не будет и зависти друг к другу, и все они сравняются в своем убожестве, живя за счет других — периэков и за наш с тобой.

— А мать его где? — спросила Никотелея, возвращая мужа к судьбе Ксенодока.

— Мать его — вылитая Полидора.

Аристомен уже знал из рассказов учителя, что Полидора была женой Протесилая, того самого, который успел провести с ней только одну ночь и уплыл под Трою, где был убит первым, едва ступив на берег. Но Полидора никак не желала верить в смерть мужа. Боги сжалились над ней и на одну ночь разрешили Протесилаю покинуть царство мертвых, а утром Полидора убила себя, чтобы уйти с мужем.

— Но мать Ксенодока всего лишь стала сумасшедшей с горя и больше не может заботиться о детях. Поэтому Ксенодока забрал я, а ее и дочь Пирру — добрые люди из соседней Эхалии. Теперь мы должны заботиться о Ксенодоке и передать ему отцовский надел, когда вырастет. Я бы, конечно, взял и мать и Пирру, да стольких нам не прокормить.

Затем Никотелея — как хозяйка и хранительница очага — совершила над Ксено-доком обряд посвящения в члены семьи. Она подвела его к очагу и жертвеннику гестии и посыпала голову фигами, финиками и ломтями хлеба. Но праздник пришлось скомкать, так как в гинекее заскрипела люлька и заплакала Агнагора.

— Пусть он сегодня ляжет с тобой, — сказал Перс, кивая на Ксенодока, — а завтра я поставлю еще одну постель в твоей комнат те.

Аристомену такое не очень-то пришлось по душе, но он промолчал. Один вид заморыша Ксенодока пробуждал желание помочь. Поэтому Аристомен с разрешения матери отдал Ксенодоку свой второй хитон, а его обноски — Леофиле на тряпки.

Утром они пошли в школу вместе. Соклассники попытались издеваться над новичком, но Аристомен угомонил их тумаками.

Хотя Ксенодок первый раз попал в школу и ему приходилось нагонять упущенное, он оказался весьма проворным к знаниям и через месяц писал, читал и считал не хуже Аристомена, а из «Илиады» шпарил такими кусками, какие и сам поэт, наверное, запоминал не с первого раза. Показателем его рвения служит уже то, что в течение месяца Ксенодока ни разу не выдрали и даже советовали брать с него пример. Но никто этим советам не внимал, предпочитая порку в очередь и строя страшные рожи отвернувшемуся учителю.

Ранней осенью, едва собрали урожай, в Андании опять появился гармост с гимонетами — легковооруженными воинами, набираемыми из периэков — как бы полуспартанцев, потому что они имели гражданские права, но не владели политическими. Они должны были охранять обоз с продовольствием, которое собирал по дворам их начальник.

В один из дней, пока гармост еще торчал в городе и раздражал всех, как колючка в подметке, Аристомен с Ксенодоком шли в школу. Вдруг из-за угла выскочил мальчишка, выхватил из рук Аристомена тряпицу с обедом и пустился наутек. Аристомен даже оторопел от такой невиданной наглости, но Ксенодок успел подставить ногу, и мальчишка растянулся в уличной пыли. Аристомен набросился на вора, нещадно орудуя кулаками, но тот, хоть и разбил колени и локти в кровь, быстро опомнился и оказал серьезное сопротивление. Аристомен не уступал, мальчишка не сдавался, Ксенодок не вмешивался, соблюдая закон уличной драки и охраняя в руках горшок с хрисоколой, кашей из льняного семени на меду. Наконец Аристомен, устав возиться с воришкой, решился нанести главный удар и тут краем глаза заметил, что за ним наблюдают гармост и два старейшины Андании.

— И это мой сын! — гневно сказал гармост. — Ну-ка наддай ему, всыпь, как следует! Он твой раб!

Аристомен опешил и некоторое время лишь парировал удары, но вновь разгоревшаяся злость и присутствие старейшин заставили его драться в полную силу.