Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 01

— Давай, давай! — кричал гармост сыну, приседая и хлопая себя по коленям. — Не можешь кулаками, кусайся, царапайся, вырви ему волосы! А то я сам тебя выдеру!

Гармост вел себя так, словно присутствовал на собачьих боях.

Драка закончилась, когда соперники выбились из сил и просто разошлись.

Раздосадованный гармост плюнул, махнул рукой и ушел, а его сын сел посреди улицы, поднял лепешку, порядком вывалянную в грязи, и уплел за обе щеки, скрипя песком на зубах и едва пережевывая. Аристомен смотрел, как исчезает его обед в утробе вора, и его подташнивало от боли и отвращения. Действительно звери, прав был отец.

— У тебя какая кличка, спарташка? — спросил Аристомен.

— Менофил, — ответил тот, кашляя.

— Что, подавился? — спросил Ксенодок. — Может, тебя по спине постучать? Или из лужи запьешь?

— А меня — Аристомен. Мы еще встретимся.

— Встретимся, — согласился тот, — но в моей руке меч.

— Он тебе не поможет, — сказал Аристомен, поднялся и хромая побрел в школу…

— Почему он так накинулся на еду?

— А ты не знаешь? — удивился Ксенодок. — Спартанцы же не кормят своих детей.

— Как это?

— Вот так.

— А что они едят?

— Иногда — объедки за старшими, иногда — что украдут, иногда — у других отнимут. Скучать не приходится.

Учитель, увидев Аристомена в разорванном хитоне, в синяках и ссадинах, очень расстроился, потому что в этот день собирался драть именно его. Но, узнав о поединке со спартанцем, обрадовался неподдельной улыбкой и до вечера рассказывал о воспитании в Лакедемоне.

Начал он так:

— В Спарте меня давно бы убили, как лишнего и на дело негодного. Ведь сражаться в фаланге я не могу, а другого дела для мужчин у них нет. Законы в этой стране дикие и остальным людям, кроме критян, непонятные. Каждого родившегося младенца отец относит на освидетельствование старейшинам, и те решают: жить ему или нет. Если нет — отец должен собственноручно убить чадо. Потом каждый месяц ребенка осматривают, чтобы нечаянно не растолстел. В школу они идут, как и вы — с семи лет, но ничего толком не учат: считают на пальцах и не могут сказать больше трех слов подряд. Все время они тратят на физические и военные упражнения, домой лишь приходят ночевать, и то в праздники, а в будни спят там, где закончат занятие: летом — на земле, зимой — на соломе. Хотя на Олимпийских играх мес-сенцы почему-то побеждают чаще. В их народе нет ни кузнеца, ни горшечника, ни пахаря, в Спарте одна профессия — воин, которого обслуживают периэки и илоты. Правда, есть у них один поэт — Алкман, но его они считают придурком, потому что он родился от раба из Сард, и разрешают лишь водить хороводы с девушками. Хотя лично мне его стихи нравятся, тем более он единственный, кто поет на нашем дорийском наречии, и единственно нормальный в этой стране. Был еще Терпандр, тоже приглашенный, с Лесбоса, но он умер.

Любимое развлечение спартанской молодежи вот какое: есть у них место под названием Платановая аллея. Со всех сторон оно окружено рвом с водою и являет собой искусственный остров. Пройти на него можно по двум мостам, на одном из которых стоит статуя Геракла, а на другом — Ликурга. Все дети, немного постарше вас, и все ирены — это те, кто уже годен или почти годен стоять в строю, — делятся на два отряда, которые согласно своим скотским обычаям они называют стадами. Каждое стадо ночью приносит в жертву Эниалию-Аресу щенка, а с рассветом вступает на остров. Тут они сходятся и начинают драться, не зная никаких запретов и ограничений. Задача одна — победить любой ценой. Если кого-то убьют, увлекшись, то убийце не делают ничего дурного, а бидиеи — надсмотрщики за молодежью — только радуются, что Спарта лишилась негодного бойца в будущем.

Но и это еще не все испытания, выпадающие на долю юных спартанцев. Есть у них другое местечко — Лимны, а в нем — храм Артемиды. Ее называют Орфией — Прямостоящей, потому что потерянный когда-то деревянный истукан богини подняли с земли разросшиеся ветви ивы. Говорят, что люди, его нашедшие, тотчас сошли с ума, и я верю. Ведь это самая кровожадная Артемида. Статую привезли Орест и Ифигения из Тавриды, где тавры приносили ей в жертву всех путешественников и иноплеменцев. Сначала и спартанцы убивали ей в угоду того, на кого падал жребий, но Ликург постановил, что достаточно лишь обагрять алтарь человеческой кровью. И теперь ежегодно, переводя юношей в ирены, спартанцы бичуют молодежь на алтаре Орфии. При этом жрица стоит рядом и держит истукана. Если бьют слабо или течет мало крови, то истукан в руках жрицы тяжелеет, и она требует, чтобы бичующие удвоили усилия. Иногда, как в старину, дело заканчивается смертью ребенка…

— Но самое ужасное, — сказал учитель, — что все эти люди — наши братья по крови…

Год назад Аристомен не понимал всеобщей ненависти жителей Андании к спартанцам, но после утреннего происшествия и слов учителя, ближе к обеду вспоминая погибшие в чреве Менофила лепешки, и он еле сдерживал себя от ярости. Правда, в глазах ребят он уже был героем и каждый почел за честь угостить его от собранного в школу матерью и навязать дружбу взамен приятельства.

В тот же день учитель окончил занятия раньше обычного, всех отпустил, а Аристомену велел остаться.

— Опять пороть будешь? — расстроился Аристомен. — Хватит уже с меня шишек на сегодня.

— Больше я тебя не трону, хоть сожги ты эту школу, — ответил учитель. — Пойдем со мной.

«А ведь сожгу когда-нибудь», — подумал Аристомен.

Они пришли на агору в дом, где собирался совет Андании — девять старейшин. Аристомен знал их и в лицо и по именам, как, впрочем, и любой горожанин. Навстречу ему поднялся с кресла Дамис — самый уважаемый человек в Андании, дед которого отличился в последнюю войну, проигранную спартанцам, — и Аристомен даже опешил от такой чести.

— Значит, это ты Аристомен, сын Никомеда? — спросил Дамис.

— Я, — смутившись, сознался парень.

— Отец может гордиться тобой, ты настоящий воин…

Аристомен совсем смутился.

— …Ты достоин своего предка, — продолжал Дамис.

— Какого?

— Геракла.

— Мой предок Эпит, я из рода Эпитидов.

— А Эпит — из рода Гераклидов, — объяснил учитель.

У Аристомена запрыгало сердце от счастья.

— А здорово ты навалял этому паршивцу, я видел, — рассмеялся Дамис. — Впрочем, это бесполезно. Спартанца кулаками не перевоспитаешь. Драка для него обычное времяпрепровождение. Он становится похож на человека только на погребальном костре. Сколько тебе лет, Аристомен, сын Никомеда? — уважительно спросил Дамис.

— Кажется, девять, я не считал.

— Верно, девять, я проверил в списках граждан, — сказал Дамис. — Ты знаешь, что палестру наши мальчики посещают с десяти?