Александр Афанасьев - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 02

Неприятие изображений животных на иконе может быть объяснено различно, например, желанием изъять все, что недостойно поклонения. Однако какими бы соображениями ни руководствовался Синод, не разрешая писать животных на иконах, охранительно-целительная функция (а функция в то далекое время определяла лицо иконописи) требовала присутствия имитативно-магических образов домашних животных на плоскостях икон. И иконописцы, быть может, разделяя взгляд Синода, все же и после выхода постановления продолжали изображать на иконах Власия скот, а на иконах Флора и Лавра — лошадей.

Мысль о нерасчленимости изображений скота и его покровителей в иконе высказывалась уже давно. Знаменитый этнограф И. Голышев писал, что «по народному преданию и верованию, св. Модест и Власий избавляют от скотского падежа, а св. Флор и Лавр — от падежа конского, и поэтому их иконы без изображения животных уже не будут иметь важного значения для народа». К словам этнографа можно прибавить, что, лишенные имитивно-магических изображений, иконы не только утратили бы свое значение, но и стали бы неузнаваемыми, так как изображения эти одновременно служили знаками-указателями, индексами данных икон и святых.

Очевидно, что для людей образно-апотропейная система представляла интерес не только с точки зрения охраны животных, но и с точки зрения охраны жизни здоровья их самих. Однако, как это ни покажется странным, специфических охранительно-целительных икон для людей с соответствующими этой функции изображениями почти не было. В качестве человеческого оберега служили самые обыкновенные иконы. «Казанскую Богоматерь» молили о прозрении ослепших очес, «Антипу» просили унять зубную боль, «Артемия» молили спасти от грыжи, «Романа» — от неплодия и т. д. Но были и исключения. Так, существовало два типа икон: «Косьма и Дамиан» в Византии и «Сисиния» на Руси, в которых охранительная функция преобладала над традиционной и где имелись соответствующие элементы изображения, исполнявшие попутно роль индекса.

О целительной силе икон Косьмы и Дамиана неоднократно упоминалось еще на заседаниях седьмого Вселенского собора. И это естественно, кому, как не им, братьям-мученикам, людям «врачевскому художеству навыкше, всякия болезни целяху действенно», врачам, известным своим бескорыстием, стать в высшем мире охранителями и целителями физических мук людей. К сожалению, византийские иконы врачей-бессребреников не сохранились, а греческие подлинники, описывая облик Косьмы и Дамиана, ни о каких особых сопровождавших их предметах не сообщают. Но почти не вызывает сомнения, что на византийских иконах «безмездных врачей» имелись изображения сосудцев с мазями. Говорить об этом можно с уверенностью, потому что сохранились русские иконы Косьмы и Дамиана, где братья изображены с такими сосудцами, и русские лицевые подлинники, писавшие о них. Так, наиболее древний «Иконописный подлинник Новгородской редакции по Софийскому списку» предписывает: «Святыи Косьма и Дамиан. У Косьмы риза киноварь, средняя прозелень, исподь лазорь. У Дамиана риза бакан, средняя лазорь, испод багрец красен. В правых руках кресты, а в левых сосудцы». Конечно, можно было бы предположить, что сосудцы появились в руках бессребреников только на Руси, если бы не одна особенность русского культа Косьмы и Дамиана, превратившая их сосудцы в анахронизм.

Дело в том, что в России иконы Косьмы и Дамиана охранительной и целительной силой не обладали. С почитанием их произошла метаморфоза, отчасти напоминающая ту, которая произошла с Василием епископом Севастийским. Случилось так, что в России дата памяти других братьев с теми же именами Косьмы и Дамиана, выходцев из Азии, память 1 ноября по старому стилю, также бессребреников, но не врачей (врачи-бессребреники были из Рима, память 1 июля), совпала с датой популярного языческого праздника, где центральную роль играли похороны соломенной куклы («Костромы»), пляски и специально подготовленные курица и каша. Это совпадение настолько подняло престиж малоизвестных в Византии азиатских бессребреников, что скоро культ их совершенно заслонил и поглотил культ «безмездных врачей». К Косьме и Дамиану перестали обращаться с просьбами об охране-исцелении и сделали из них «курятников», «кашников», уподобили православных святых языческим духам, «дзядам».

Поглощение культа римских врачей культом азиатских братьев было на Руси столь полным, что не только простой народ, но и этнографы перестали отличать одну пару братьев от другой. Оговоримся, представление народа и этнографов о слитности культа обеих пар братьев не разделяли авторы лицевых подлинников. Если Косьму и Дамиана, «безмездных врачей» (1 июля), подлинники описывают с соответствующими их профессии атрибутами — сосудцами и кисточками для нанесения мази, то у «курятников» (1 ноября) такие знаки отсутствуют, и о них сказано просто: «У Косьмы риза верхняя киноварь, средняя санкир с белилами, исподь лазор. У Дамиана средняя вохра с белилами, исподь киноварь с белилами».

Разумеется, обращенные в «курятников» Косьма и Дамиан уже не могли исполнять роль охранителей и целителей рода человеческого, и потому впоследствии с культом бессребреников, не без помощи иконописцев, произошла вторая метаморфоза.

По мере общего культурного подъема, который демонстрировала Русь, начиная с XVII века, двоеверный культ «курятников» все бледнел и одновременно с тем же культурным подъемом в обществе росла потребность в особых сверхбытийных покровителях культуры, а точнее, не столько в покровителях культуры, сколько в профессиональных патронах для всех учащихся, всех школяров. Страстное желание школяров обрести такого рода покровителей станет понятным, если припомнить, что в то далекое время розги были универсальным педагогическим орудием, и избежать их можно было, только заручившись могущественнейшей высшей поддержкой. Идя навстречу школярам, иконописцы по ассоциации с сосудцами и кисточками врачей-бессребреников вложили в руки «курятников» чернильницы и гусиные перья, что сразу сделало их любимцами русской учащейся молодежи. Настоящая реформа стала со временем общепринятым явлением, и в справочниках, перечислявших святых и случаи, в которых следует к ним обращаться, нередко писалось, что Косьму и Дамиана, чья память 1 ноября, следует молить «о просвещении разума к учению грамоты». Излишне говорить, что как сосуды с кисточками, так и чернильницы с перьями делали иконы обеих пар братьев узнаваемыми, т. е. перечисленные предметы представляли собой индексы данных святых.

В сравнительно поздние времена место «безмездных врачей», целителей занял священномученик Сисиний. Каких-либо сведений об облике этого угодника в лицевых подлинниках почти нет. Греческая «Ерминия» упоминает о нем как о старце с короткой бородой, а русские подлинники вообще не считают нужным описывать внешность угодника. Сдержанность русских подлинников легко объяснима. Как и в предыдущих оберегающих иконах, индекс Сисиния находился не на самом облике священномученика, но вне его. Им были изображения двенадцати разноцветных простоволосых женщин, «трясавиц», «дщерей Ирода царя». В статье Д. Успенского «Народные верования в церковной живописи» мы находим подробное описание композиции иконы святого Сисиния: «В большинстве случаев на иконах данного типа изображаются святой Сисиний в молитвенном положении, пред ним ангел копьем поражает трясавиц, которые низвергаются в яму. Трясавицы представляются в виде женщин, обнаженными, иногда с крыльями летучей мыши. Различный характер их обозначается цветами: одна белая, другая желтая, остальные — красная, синяя, зеленая и т. д. С Сисинием иногда изображается на иконах преподобный Марон, Чудотворец, и святая Фотиния». Упоминаемые в описании «трясавицы» (Трясея, Огнея, Ледея, Гнетея, Ломея, Пухнея, Желтея и другие) — не что иное, как антропоморфные символы различных заболеваний, оберегать от которых было обязанностью священномученика Сисиния. Оттого и на иконах, в соответствии с принципами имитативной магии, этот угодник никогда не изображался один, но всегда совместно с «дщерями Ирода царя», чье падение в яму, в ад, символизировало отступление болезней.