Александр Афанасьев - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 02

Само собой разумеется, что, подобно другим апотропейным изображениям, группа разноцветных трясавиц исполняла не только охранительно-целительную функцию, но и служила опознавательным знаком всей иконы святого Сисиния. И авторы русских подлинников, хорошо знакомые с этой особенностью композиции иконы, судя по всему, не видели необходимости в составлении традиционного знака-указателя угодника (борода+иерархический знак), так как разноцветные, неотделимые от его изображения «трясавицы» наделяли Сисиния полновесным, хорошо заметным индексом.

Перечисленными прежде нетрадиционно сформированными индексами наиболее чтимых святых иконопись в своем развитии, конечно, не обошлась. Уже упоминалось о свойственной знаку-указателю тяге постоянно расширять поле своего выражения, увеличивать индексный объем. Не исключение и иконопись. В ней со временем нетрадиционные знаки-указатели приобрели многие святые, среди которых отнюдь не все пользовались общим почитанием.

Материал для создания индексов этих святых, как правило, черпался из житейской литературы, и потому, не называя далее источников, просто перечислим их. Дорофея-девица — «в руке плат, а в плате три яблока райския и три цвета прекрасныя»; Иоанн Молчальник — «в руке ветвь смоковницы, а на ней три смоквы»; Иоанн Дамаскин — «на главе плат бел, им глава связана»; Маврикий — «гривна золотая на персях висит»; Георгий — «зеркало круглое у сердца»; Федор Ярославич Новгородский — «на главе шлем»; Василиса — «под ногами камень лежит, ис-под камня течет вода»; Анастасия — с сосудцем, Фотий — с карнавкой, Кондрат — с облаками, Зосима — со львом и т. д.

В XVIII веке с усилением влияния на живопись Древней Руси искусства Запада в иконопись проникла западная система индексного обозначения святых. Состоявшая в соответствии с западной сентиментально-садистской традицией в основном из соответствующих каждому святому орудий пыток и казней, она вызвала в то время несколько резких критических замечаний со стороны ревнителей русской старины. «…Св. апостолов вместо святых книг и пророков вместо пророческих о Христе образований и гаданий держимых пишут с умерщвляющими тыя орудии», — писал патриарх Иоаким, и ему вторил соратник, инок Евфимий: «Неции иконописцов начинают писать святыя апостолы с Немецких образцов с мучительными орудии, имиже они мучени быша». Однако существованию западных индексов на русской земле, как, впрочем, существованию всей предшествующей иконописной системе обозначения, скоро пришел конец, так как на рубеже XVII–XVIII веков сформировалась принципиально новая иконопись с принципиально новой системой индексов.

Собственно иконописью в смысле ее писания это искусство уже не было. На смену живописной иконе пришла другая, неживописная икона. Составленная из двух частей (черной доски и сплошного чеканного оклада), она стала вполне оригинальным явлением православного искусства, принесшим с собой новый язык, неведомый дотоле метод передачи информации.

О том, почему чернела и чернилась икона, уже говорилось в главе, посвященной «умному свету», поэтому от черной доски перейдем теперь к окладу. Сплошной оклад, скрывающий все, кроме изображений открытых частей тела (в основном ликов, кистей рук и стоп), есть плод долгого процесса постепенного наползания оклада на икону. Сначала он располагался на полях изображений, потом перешел на нимбы в виде венцов и на так называемый «свет». В дальнейшем оклад стал прикрывать живопись, сначала отчасти цатами (полукруглыми украшениями, прикрепляемыми по углам венцов), а потом и целиком закрыл все доличное чеканной выпуклой броней. Результат был тот, что иностранцы, заставшие финал этого процесса наползания оклада на икону, нередко уезжали из России уверенными в совершенном равнодушии русских к живописи.

«Вообще, кажется, русские не столько обращали внимание на художественную сторону икон, сколько на украшение их», — замечал один иностранный путешественник XVIII века.

Такова эволюция оклада в древнерусском искусстве, и чем бы она ни была обусловлена, в данном случае важнее всего то, что под ним и черной олифой оказалась сокрыта большая часть старинного набора опознавательных знаков. Будем точны, не все из прежних индексов оказались погребенными под окладно-олифной толщей. Уцелели многие мужские знаки-указатели: лоб Николы и некоторые наиболее характерные по форме бороды и прически. Дело в том, что прорезаемые в окладе отверстия для лика изготовлялись с учетом формы лба, бороды, прически. И хотя черная поверхность свела на нет основные живописные приемы расстановки опознавательных знаков (по цвету и фактуре), линия лицевого отверстия оклада по-прежнему формой отмечала некоторые из архаичнейших опознавательных знаков иконописи.

Гораздо трагичнее из-за практики чернения икон и наложения окладов сложилась судьба женских индексов. Они, в основном опирающиеся на цвет, были утрачены целиком, что впоследствии стало поводом для множества недоразумений. Одна прихожанка признавалась: «Я молилась. Николая Чудотворца от Спасителя — различу. А божию матерь от Параскевы не могу отличить. Я неграмотная, подписи не вижу».

Не отличая Богородицу от Параскевы Пятницы, зритель, однако, вполне мог различать разные образы Богородицы, так как новая икона, представляющая собой сложение черной доски и оклада, давала возможность опознавать нужный образ по форме, размерам и взаимоположению вырезанных в окладе отверстий.

Если попытаться подыскать современный эквивалент появившейся на рубеже XVII–XVIII веков системе иконного обозначения, то, пожалуй, более всего подойдет метод перфорации. В обоих случаях носителем информации является пробитое в определенном месте отверстие. И разница лишь в том, что иконная система была несколько сложнее перфорации. С иконы информация считывалась благодаря не только положению, но и форме, и размерам отверстий. Система эта, несмотря на свои недостатки, оказалась вполне жизнеспособной и практически без изменений просуществовала весь последний период истории иконы.

Подобно другим иконам русской Православной церкви, образ Богородицы Неопалимой Купины берет свое начало в духовной литературе. В основу его положено взятое из богослужебного пения указание на явленный пророку Моисею на горе Синае горящий и несгорающий куст (неопалимую купину) как на прообраз Девы Марии. «Моисей уразуме в купине великое таинство рождества Твоего, Святая Дева» (Акафист Богоматери). «Чудное священноявленному Моисею купина и огнь показа чудо: ищай же конца в прохождении времен, во Отроковице чистей, рече узрю», — поется в каноне на Благовещение.