Сергей Бузиновский - Знак вопроса, 1995 № 03

Сияет правый глаз Воланда, а левый — мертв. В другом месте Булгаков называет левый глаз мага «колодец всякой тьмы и теней». Солнце и луна: правый глаз человека соотносится с солнцем, левый — с луной. Это — из знаменитой «Ятроматематики», древней книги по врачеванию, приписываемой Гермесу. Но почему луна — «обитель всяких теней?» Одна из ипостасей Тота-Гермеса — владыка луны, царства душ, ожидающих нового воплощения. Если угодно — чистилище. Космос, по Гермесу, разделен на две части: подлунный мир и сияющий эфир (свет). Мастер не заслужил свет, и царь подлунного мира, «повелитель теней» Воланд наградил его покоем. Обыгрывается и слово «эфир»: «Пойду приму триста капель эфирной валерьянки!» — говорит Коровьев.

Луна «царствует» в романе, но в облике Воланда и его свиты преобладают солярные знаки. Меркурий — околосолнечная планета. Древние даже считали ее «тайным Солнцем». Коровьев: «Солнце склоняется, нам пора». Каменные львы в Ершалаиме, застежки в виде львиных морд, Азазелло — огненно-рыжий, Бегемот, позолотивший усы… Все это — солнечная символика. Булгаков поразительно настойчив: наигравшись «в войну» с агентами ОГПУ, кот улетел — «смылся в заходящем солнце»!

Булгаков искусно обыгрывает атрибуты солнечного Гелиоса — шар (хрустальный глобус Воланда — «освещенный с одного бока солнцем»), рог изобилия (кушанья и напитки в устрашающих количествах), летающие кони, солнечные часы, горы (Воробьевы), роскошный дворец, хитон… Не забыты и второстепенные детали мифа. Именно с Гелиосом связана тема яда («Яду мне, яду!») — этим занимались дочь и внучка солнечного бога — Цирцея и Медея. Волшебная мазь, подаренная Маргарите, вызывает в памяти волшебную мазь Гелиоса, которой он намазал своего сына Фаэтона. Намек на ту трагическую историю остроумно спрятан в эпизоде прибытия Маргариты на бал: «буланая открытая машина», которая «обрушивается» (!) на остров — это, безусловно, фаэтон — распространенный в 30-е годы тип открытого автомобиля с мягким откидным верхом. После гибели Фаэтона его сестры — гелиады (Гелла?) — очень опечалились.

В «ершалаимской» части романа щедро выписан красавец-легат Аполлон! Даже плащ, живописно переброшенный через левую руку, вызывает ассоциации со знаменитой статуей Асохара Случайность? А не припомните ли, как звали председателя Акустической комиссии, который требовал непременного разоблачения фокусов? Аркадий Аполлонович! Между прочим, солнечного Аполлона называли также Музагетом — «повелителем муз». Какое прекрасное совпадение: известный балет «Аполлон-Музагет» был создан И. Стравинским, однофамильцем булгаковского профессора из «дома скорби»! Кто будет спорить с тем, что Маргарита — типичная муза, вдохновляющая мастера? Буква М — печать Аполлона? А почему, собственно, «мастер»? М-астер… Астер, Астерос?.. Но Астерос — остров, на котором родился Аполлон!

Солнечный бог по совместительству является Мойрагетом — повелителем мойр, богинь судьбы, прядущих нити человеческих жизней. Отсюда спор Иешуа и Пилата о волоске, на котором подвешена жизнь. И о том, что «перерезать волосок уж, наверно, может лишь тот, кто подвесил». А также спор Воланда и Берлиоза о том, кто управляет судьбой. И. конечно, солнечный бог «нс любит электрический свет»!

Аполлона часто изображали рядом с крылатым львом — грифоном. В свите Воланда — громадный летающий кот. Известно, что одно время бог отрабатывал какую-то повинность — пас коров. Коровьев?.. Многократно эксплуатировался античными скульпторами сюжет «Аполлон и ящерица» — греки заметили, что это животное не боится солнечных лучей. У Булгакова: «Не обращая никакого внимания на зеленоспинных ящериц, единственных существ, не боящихся солнца». Через пару страниц снова: «… бегающих вокруг него ящериц». Священные животные Аполлона — ворон, волк и мышь. Все это в романс присутствует: через оцепление вокруг дворца Ирода «мышь не проникнет», «Вульф!» — крикнула женщина Ивану, когда тот пытался вспомнить фамилию иностранца («вульф» — «волк»). Волчьи глаза Пилата, волчий клык Азазелло… Большой черный ворон сопровождал мага в ранних редакциях романа, а в одном из вариантов был даже целый «вороний эскорт». Но в последней редакции осталось только «небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы…»

Аполлон — прорицатель. Его главное святилище в Дельфах было выстроено над расщелиной, из которой исходили сернистые газы. Жрица сидела на трехногом деревянном стуле — триподс — над отверстием и в опьянении вещала волю богов. Трехногий табурет в эпизоде с буфетчиком (четвертая ножка отломилась), на трехногом табурете сидел на Лысой горе Афраний. А в комнате Воланда пахло серой! «Я форменный пророк», — заявил кот. И не случайно в романе так много пророчествуют.

Аполлон — бог врачевателей. Маргарита — Воланду: «Вылечите его, он стоит этого!» Пилат — Иешуа: «Ты великий врач?» Тема болезни и исцеления в романе — одна из главных, уступающая разве что теме искусства. Аполлон как покровитель искусств особенно известен. Французский искусствовед Рене Менар (Мифы в искусстве старом и новом. — СПб.: 1900) писал об Аполлоне как о боге гармонии, «возвращающем покой тревожным душам». Булгаков: «Он не заслужил свет, он заслужил покой!» Иешуа родился «на севере» — намек на знаменитую страну гипербореев, находившуюся, как известно, под особым покровительством Аполлона.

Лучезарный бог — основатель городов: Воланд и Пилат озабочены умонастроением горожан. Аполлон — Алексикакос, Отвратитсль зла: «Вот кого я с особенным удовольствием отпущу, — сказал Воланд, с отвращением глядя на Николая Ивановича». В этом же ряду — сцены с бароном Майгелем, Могарычем, Варенухой, Лиходеевым и прочими мелкими злыднями. Но Азазелло и Абадонна — тоже аспекты бога солнца, сочетающего рациональную ясность и блеск вдохновения с темными силами стихий. Аполлон — помощник в войнах (Абадонна), его смертоносные стрелы разят без промаха (Азазелло), бог сдирает кожу с самонадеянного силена Марсия (опять Азазелло: «… он видывал не только голых женщин, но даже женщин с начисто содраной кожей…») Авторы энциклопедии «Мифы народов мира» отмечают темную ипостась Аполлона — он «демон смерти, убийства…» Огненнорыжий Азазелло в последней главе «летел в своем настоящем виде, как… демон-убийца».

По какому-то божественному закону каждому светлому богу положено сразиться и убить «свое» чудище — змея, дракона, быка или что-нибудь в этом роде. Аполлон «отметился», убив страшного змея Пифона.

Но и персидский Митра — бог солнца, справедливости и милосердия (Воланд: «Я о милосердии говорю!»). Культ Митры проник в Римскую империю на несколько десятилетий раньше христианства. Римский историк Дупий пишет, что Митра, как и Христос, был распят на кресте и воскрес на третий день. Религию солнечного бога принесли волхвы-кудесники из североиранского племени магов. Воланд — «маг». А Берлиоз, поучая Ивана, приводит эпизод с посещением волхвов из множества прочих библейских истории. Бог солнца умирает и воскресает: в Ершалаиме — утро новой эпохи («Солнце, подымающееся вверх над конными статуями гиплодрома…»), в Москве — вечер («Солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо…»).