Ричард Фейнман - Не все ли равно, что думают другие?

«Тиокол» не стал настаивать на своем, но мистер Мак-Дональд отказался соглашаться, сказав: «Если с этим полетом что-то пойдет не так, я не хочу стоять перед следственной коллегией и говорить, что я не остановился и сказал другим продолжать запуск этой штуки вне рамок того, что было аттестовано».

Это было так ошеломляюще, что мистеру Роджерсу пришлось спросить:

– Правильно ли я вас понял, вы сказали… – И он повторил весь рассказ.

Мак-Дональд ответил:

– Да, сэр.

Вся комиссия была шокирована, потому что никто из нас раньше такого не слышал: тут неисправность не только в герметизации, но еще и неисправность в руководстве.

Мистер Роджерс решил, что нам следует получше вникнуть в историю, рассказанную мистером Мак-Дональдом, и узнать больше подробностей, прежде чем ее обнародовать. Но для того чтобы публика была в курсе дела, на следующий день, во вторник, должно было состояться открытое заседание, во время которого мистер Кук даст свои показания.

Я подумал: «Это будет что-то вроде спектакля: завтра мы будем говорить то же, что и сегодня, и не узнаем ничего нового».

Пламя могло прорваться именно через неправильно уплотненный порт проверки утечки, так могли возникнуть следы огня за изоляционными кольцами

Когда мы уходили, подошел Билл Грэм с пачкой бумаг для меня.

– Вот это да! Быстро! – сказал я. – Я ведь только утром попросил дать информацию! – Грэм всегда был готов сотрудничать.

На верхнем листе бумаги было следующее: «Профессор Фейнман из президентской комиссии желает знать о влиянии температуры на эластичность уплотнительных колец в зависимости от времени…» – это служебная записка, адресованная подчиненному.

Клубы черного «дыма» (мелкие несгоревшие частицы). Видно, что они появляются из того же самого места, где наблюдалось пламя (©NASA)

Под этой служебкой лежит другая: «Профессор Фейнман из президентской комиссии желает знать…» – от того подчиненного к его подчиненному, и так далее вниз по цепочке.

А вот бумага с какими-то цифрами от бедолаги в самом низу; затем следует череда документов, объясняющих, что ответ передан на следующий уровень.

Итак, вот стопка бумаг, что-то вроде сандвича, и в середине ответ – совсем не на тот вопрос! Ответ: «Сжимаете резину в течение двух часов при определенной температуре и давлении, а потом смотрите, сколько времени резина будет возвращаться к исходной форме» – часами. Я же хотел знать, насколько быстро резина реагирует за миллисекунды при запуске. Так что информация оказалась бесполезной.

Я вернулся в отель. В паршивом настроении сажусь обедать; смотрю на стол, а там стакан воды со льдом. Я говорю себе: «Черт, да я сам могу узнать про эту резину, и для этого не требуется, чтобы НАСА посылала все эти записки туда-сюда: я просто должен испытать это! Понадобится только образец резины».

Я думаю: «Я мог бы сделать это завтра, пока мы все будем сидеть на заседании и слушать этого Кука, который несет чушь собачью, как мы слышали сегодня. Нам всегда приносят воду со льдом на таких заседаниях; я кое-что смогу сделать, чтобы попусту не терять время».

Потом я думаю: «Нет, выйдет неловко».

Но потом я вспоминаю о Луисе Альваресе, физике. В этом человеке меня восхищают бесстрашие и чувство юмора, и я думаю: «Если бы Альварес был в этой комиссии, он бы это сделал, а значит, для меня это тоже подойдет».

И все эти истории о физиках – великих героях, – раз, два, три и готово – они уже получили информацию, и это там, где все остальные делали бы все очень сложным способом. Например, после того как были открыты ультрафиолетовые и рентгеновские лучи, были еще другие лучи, так называемые N-лучи, открытые Андре Блонделем во Франции. Эти лучи было очень трудно регистрировать: у других ученых не получалось повторить эксперименты Блонделя, поэтому кто-то попросил великого американского физика Р.У. Вуда поехать к Блонделю в лабораторию.

Блондель провел публичную лекцию и продемонстрировал свой эксперимент. N-лучи преломлялись алюминием, поэтому Блондель поместил друг за другом разного типа линзы, а в конце стоял большой диск с алюминиевой призмой посередине. Алюминиевая призма медленно поворачивалась, N-луч менял направление, а ассистент Блонделя сообщал его интенсивность – разные числа под разными углами.

Свет воздействовал на N-лучи, и Блондель выключил лампы, чтобы показания были более точными. Его ассистент продолжал сообщать об интенсивности N-лучей при выключенном свете.

Когда освещение опять включили, в переднем ряду Р.У. Вуд держал призму, подняв ее высоко в воздух, балансируя ею на кончиках пальцев, чтобы все видели! И это был конец N-лучей.

Я думаю: «Точно! Мне нужен образец резины». Я звоню Биллу Грэму.

Образец невозможно достать: он хранится где-то в Кеннеди. Но потом Грэм вспоминает, что в модели монтажного стыка, которую мы собираемся использовать на завтрашнем заседании, есть два образца резины. Он говорит: «Мы можем встретиться в моем офисе перед заседанием и посмотреть, получится ли вытащить резину».

На следующее утро я поднимаюсь рано и выхожу на улицу. Восемь часов утра, идет снег. Я ловлю такси и говорю шоферу:

– Поехали в магазин металлических изделий.

– Металлических изделий, сэр?

– Да. Мне нужно купить инструменты.

– Но, сэр, поблизости таких магазинов нет; вон там Капитолий, вон там Белый дом – подождите минутку: помнится, я как-то уже проезжал мимо одного такого магазинчика.

Он нашел этот магазин, и оказалось, что он открывается только в 8.30, – а было около 8.15, – поэтому мне пришлось ждать снаружи, в пиджаке и галстуке – одежда, принятая мной по приезде в Вашингтон, с тем чтобы вращаться в среде аборигенов, не слишком выделяясь.

Пиджаки, которые носят вашингтонцы в зданиях (хорошо отапливаемых), вполне подходят для того, чтобы перейти из одного здания в другое – или дойти от здания до такси, если здания находятся слишком далеко друг от друга (все такси обогреваются). Но, судя по всему, горожане испытывают какой-то странный ужас перед холодом: они надевают поверх пиджаков пальто, как только хотят высунуть нос наружу. Пальто я еще не приобрел, так что все равно отличался от всех остальных, стоя перед магазином под снегом в одном костюме.

В 8.30 я зашел в магазин и купил пару отверток, несколько плоскогубцев и самую маленькую С-образную струбцину, какую нашел. Потом я отправился в НАСА.

По пути в офис Грэма я подумал, что, быть может, струбцина великовата. Времени было в обрез, поэтому я побежал в медицинский департамент НАСА (я знал, где он находится, потому что ходил туда сдавать анализ крови, затребованный моим кардиологом, который пытался лечить меня по телефону).