Ричард Фейнман - Не все ли равно, что думают другие?

Репортеры мне объяснили, что я могу заявить: «Без цитирования». Но я не хотел никаких фокусов-покусов. Не хотел, чтобы создавалось впечатление, будто я сливаю какую-то информацию. Поэтому, общаясь с репортерами, я всегда действовал напрямую. В результате мое имя появлялось в газетах на каждом шагу чуть ли не ежедневно!

Как будто я вообще один-единственный, кто отвечает на вопросы газетчиков. Зачастую, когда остальные члены комиссии торопились уйти на перерыв, я все еще оставался на месте, отвечая на вопросы. Но я считал так: «Зачем вообще эти заседания, если ты удираешь, стоит только репортерам спросить, что значит какое-нибудь слово?»

А когда мы наконец собирались на ленч, мистер Роджерс напоминал, что нам следует соблюдать осторожность и не болтать с репортерами. Я же говорил примерно следующее: «Ну, я ведь только рассказал им об уплотнительных кольцах».

А он говорил: «О’кей. Вы поступили правильно, доктор Фейнман, с этим без проблем». Так я никогда и не уяснил, что он имел в виду: «не болтать с репортерами».

Участие в заседаниях комиссии оказалось довольно напряженной работой, и иногда я позволял себе удовольствие пообедать с Фрэнсис и Чаком, сыном моей сестры, который работал в «Вашингтон пост». Поскольку мистер Роджерс неустанно напоминал об утечках, мы ни разу ни словом не обмолвились о моей работе. Если Си-эн-эн нужно получить от меня какую-либо информацию, то пусть присылают другого репортера. То же самое касалось и «Пост».

Я сказал мистеру Роджерсу о своих родственниках, которые работают в прессе:

– Мы договорились не обсуждать мою работу. Как по-вашему, тут есть какие-то проблемы?

Он улыбнулся:

– Все в полном порядке. У меня тоже кузина работает в прессе. Никаких проблем.

В среду комиссия не работала, и генерал Кутина пригласил меня в Пентагон, чтобы просветить в вопросе о взаимоотношениях военно-воздушных сил и НАСА.

Тогда я попал в Пентагон впервые. Там все эти парни в форме, они должны выполнять приказы – не так, как в обычной жизни. Генерал говорит одному из них:

– Предоставьте мне комнату для брифингов…

– Есть, сэр!

– …и для просмотра нам нужны слайды с номера такого-то по номер такой-то.

– Есть, сэр! Есть, сэр!

Все эти парни работали на нас, пока генерал Кутина проводил для меня большую презентацию в специальной комнате для брифингов. Слайды проецировали с обратной стороны прозрачной стенки. Это и впрямь было необычно.

Генерал Кутина произносил что-нибудь вроде:

– Сенатор такой-то у НАСА в кармане.

А я говорил, полушутя:

– Генерал, можно обойтись без замечаний, не относящихся к делу? Вы мне только голову этим забиваете! Впрочем, не волнуйтесь, я все это забуду!

Я хотел быть наивным: сначала я узнаю, что произошло с шаттлом, а потом уж буду беспокоиться о сильном политическом давлении.

В какой-то момент на этой презентации генерал Кутина заметил, что у каждого в комиссии есть слабости из-за имеющихся связей. Ему самому очень сложно (практически невозможно) проявлять жесткость в определенных вопросах с руководством НАСА, потому что когда он был руководителем Программы военно-воздушного космического шаттла, то работал в очень тесном контакте с персоналом НАСА. Салли Райд до сих пор работает на НАСА, поэтому она не может прямо говорить все, что хочет. Мистер Коверт работал над двигателями и был консультантом НАСА и так далее.

Я сказал:

– Я связан с Калтехом, но не считаю это слабостью!

– Ладно, – говорит он, – пусть так. Вы неуязвимы – насколько можете видеть. Но в военно-воздушных силах у нас есть одно правило: проверь «шесть». – И пояснил: – Парень летит себе, высматривая по всем направлениям, и чувствует себя в полной безопасности. Другой парень летит прямо за ним (в «шесть часов» «двенадцать часов» находится точно напротив) и стреляет. Большинство самолетов так и сбивают. Очень опасно думать, что ты в полной безопасности! Где-то есть слабое место, и его надо найти. Всегда следует проверять «шесть часов».

Входит какой-то из нижних чинов. Бормочет, что кому-то нужна эта комната для брифинга. Генерал Кутина говорит:

– Скажи им, что я закончу через десять минут.

– Есть, сэр!

Наконец мы выходим. Там, в коридоре, стоят ДЕСЯТЬ ГЕНЕРАЛОВ и ждут, пока мы освободим комнату, – а я сидел там на персональном брифинге. Великолепное ощущение.

В тот же день я отправил письмо домой. Описывая реакцию мистера Роджерса на мой визит к Фрэнсис и Чаку, я начал тревожиться из-за правила «проверь шесть». Вот что я написал:

…я остался очень доволен реакцией Роджерса, но сейчас, когда я это пишу, мне приходят другие мысли. Это как-то слишком просто – после того как он недвусмысленно говорил на предыдущих заседаниях, насколько важно, чтобы не было никаких утечек. Меня что, подставляют? (ВИДИШЬ, ДОРОГАЯ, У МЕНЯ УЖЕ НАЧИНАЕТСЯ ВАШИНГТОНСКАЯ ПАРАНОЙЯ.)… Я думаю, вполне возможно, есть что-то такое, что мне пытаются не дать обнаружить, и меня хотят дискредитировать на случай, если я подберусь слишком близко… Так что я хоть и неохотно, но должен отказаться от визитов к Фрэнсис и Чаку. Но сначала я спрошу Фрэн, не стал ли я слишком параноидален. Роджерс выглядит таким сговорчивым и обнадеживающим. Все это оказалось слишком просто, хотя, возможно, я для него как колючка в боку…

Завтра в 6.15 утра мы летим специальным рейсом (на двух самолетах) в Космический центр им. Кеннеди на брифинг. Конечно, мы походим по этому центру, нам все покажут – вот так вот, – но на то, чтобы при обсуждении с кем бы то ни было вдаваться в технические подробности, времени нет. Ну, это у них не сработает. Если к пятнице я не сочту результаты удовлетворительными, то останусь на субботу – воскресенье, или если они не работают по выходным, то и на понедельник – вторник. Я намерен проделать работу по выяснению того, что произошло, – и пусть щепки летят!

По моим предположениям, мне это разрешат, потому что в таком случае я буду завален данными и подробностями… у них же будет время обработать опасных свидетелей и т. п. Но у них ничего не выйдет, потому что (1) я провожу обмен технической информацией и вникаю в суть дела гораздо быстрее, чем они могут вообразить, и (2) я уже определенно учуял запах крыс, который я не забуду: я просто обожаю этот запах, ибо он ведет по следу к увлекательному приключению.

Я чувствую себя будто слон в посудной лавке. Слона лучше всего из лавки выставить и отправить на расчистку джунглей. Вернее даже сказать: вол в посудной лавке, тем более что лавочник – шельмец.

Так что я прекрасно провожу время, хотя и предпочел бы сидеть дома и заниматься чем-нибудь другим.

С любовью

В прессе повторяли слухи, будто НАСА находилась под огромным политическим давлением в связи с запуском шаттла. Выдвигались и всяческие теории относительно того, откуда это политическое давление исходит. Для меня это был большой загадочный мир с ужасающими силами. Ладно, я буду его исследовать, и если сумею себя обезопасить, то ничего не случится. Но мне надо остерегаться.