Книга, обманувшая мир

Можно предполагать, что и сам М. С. Горбачев тоже считал концепцию «Архипелага» «не историчной», однако это не помешало ему в конце концов включиться в борьбу за публикацию книги и употребить свое влияние на членов Политбюро. Как вспоминал Залыгин, Горбачев тогда с бахвальством, «со смехом» (!) изъяснялся ему: «— Я тут своим давно объяснял: надо Солженицына печатать, надо без изъятия. “Архипелаг” — значит “Архипелаг”!.. Какой тут у меня разговорчик на ПэБэ был! Кое-как объяснил своим. Дошло!» {156} .

В. А. Медведев излагает эту историю суховато, но несколько иначе:

«29 июня на заседании Политбюро я кратко изложил суть дела, рассказал о своих дискуссиях с Залыгиным и другими деятелями культуры, о практически единодушных настроениях в писательской среде, которая в этом вопросе забыла даже о своих групповых распрях. Сколько-нибудь развернутого обсуждения не было, хотя по отдельным репликам и выражению лиц было видно, насколько мрачная реакция у многих моих коллег по Политбюро. Никакого постановления не принималось, просто устная информация была принята к сведению. Имелось в виду, что писатели сами примут соответствующие решения.

А на следующий день состоялось заседание секретариата Союза писателей, обсудившее так называемую проблему Солженицына. В нем приняли участие Алесь Адамович, Андрей Вознесенский, Сергей Залыгин, Владимир Крупин, Сергей Михалков, Янис Петерс, Виктор Розов и другие. Были оглашены телеграммы Григория Бакланова, Даниила Гранина, Александра Иванова. В результате двухчасового обсуждения секретариат единодушно принял решение о поддержке инициативы издательств “Советский писатель” и “Современник”, журнала “Новый мир” начать публикацию литературных произведений Солженицына, ранее не издававшихся в СССР, включая “Архипелаг ГУЛАГ”, было отменено решение Союза писателей СССР 1974 года об исключении Солженицына из Союза писателей СССР как ошибочное. Секретариат обратился в Верховный Совет СССР с просьбой вернуть Солженицыну гражданство СССР. Все пункты решения были приняты единогласно» {157} .

Таким образом, официального постановления о публикации «Архипелага» на Политбюро не принималось, и роль М. С. Горбачева (не с подсказки ли А. Н. Яковлева?) заключалась, очевидно, лишь в тактической уловке — передоверить решение вопроса о Солженицыне Союзу писателей СССР по принципу: «Писатели заварили кашу — пусть сами и расхлебывают!» Этот шаг ярко свидетельствовал и о слабости власти, и о ее «литературозависимости», и о ее неспособности к принятию принципиальных и конструктивных решений (одно из которых могло бы состоять, скажем, в организации широкой общественной и научной дискуссии об «Архипелаге»).

Однако никакой дискуссии не возникло даже на заседании секретариата Союза писателей, давшем окончательное «добро» С. П. Залыгину. Причем на этом заседании, по апокрифическим источникам, из уст первого секретаря Союза писателей В. В. Карпова прозвучала сакраментальная фраза: «Почему, собственно, нам не подходит “Архипелаг ГУЛАГ”? Там все честно, документально. Мы поддерживаем эту инициативу» {158} .

Звучала ли в действительности такая фраза, неизвестно, однако сама по себе поддержка писательским союзом (по «рекомендации» власти) публикации «Архипелага» символизировала очень многое. Большинство писателей воспринимали ее как «революцию». Однако это была, в сущности, идейная капитуляция основного ядра литературных сил СССР (составлявших еще недавно своего рода духовную опору советского строя, увенчанных за это самыми высокими правительственными наградами и премиям и являвшихся в своем большинстве членами компартии) перед приобретшей магическую — в буквальном смысле — силу книгой, которая столь же недавно многими из них называлась не иначе как «клеветнической». Сюрреалистичность этой истории подчеркивалась тем, что она явно перекликалась со столь же громким событием тридцатилетней давности — обсуждением на секретариате СП романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Разница состояла лишь в том, что теперь, в условиях демократии, писателей формально никто не принуждал — они поступали, казалось бы, исключительно по внутреннему убеждению, нравственному чувству. Однако почему же снова такое единодушие — лишь с переменой глагола «осуждаю» на «одобряю»? (Еще более трагикомично, что среди участников заседания руководителей писательского союза были и те, кто «Архипелага» наверняка не читал: знаменитое «не читал, но одобряю» в данной ситуации — это уже некая высшая степень гротеска [109]…)

Такое «коллективное» решение органов партийной власти и органов литературы (подчеркивавшее давнюю взаимозависимость и взаимопонимание этих социальных институтов) привело к началу своего рода «триумфального шествия» прежде запретной книги по всей стране. Напомним, что тираж «Нового мира» составлял тогда около 1,6 млн. экземпляров, затем, в 1990 г., последовала отдельная книга тиражом 100 тыс. экземпляров в издательстве «Советский писатель», а в начале 1991 г. «Архипелаг» вышел тиражом 800 тыс. экземпляров в составе так называемого малого собрания сочинений Солженицына; о тиражах в союзных республиках и областях уже не говорим. Анализ идеологических и моральных последствий этой широкомасштабной акции, ее влияния на последующие события — «августовскую революцию» 1991 г. и распад СССР в декабре того же года — не входит в нашу задачу, и мы остановимся лишь на некоторых моментах восприятия книги в новых условиях — при ее легитимизации и свободном доступе к ней.

Очевидно, что, дав обоюдно согласованную санкцию на то, чтобы «Архипелаг» оказался на столе у массового читателя или в «шаговой доступности» от него, «архитекторы» перестройки (в лице А. Н. Яковлева и М. С. Горбачева) и ее «прорабы» (в лице многочисленных писателей и публицистов) не могли не осознавать, что книга нуждается в особого рода продвижении и растолковывании — проще говоря, в пропаганде. Однако в условиях провозглашенного плюрализма сделать это было непросто. Например, основной партийный орган газета «Правда» не имела энтузиазма пропагандировать книгу и перепечатала у себя лишь три старые критические статьи Р. Медведева 1970-х гг [110]. Гораздо смелее оказался популярный еженедельник «Аргументы и факты», опубликовавший в ноябре 1989 г. практически единственный в своем роде (за весь период перестройки) «контрпропагандистский» материал — интервью с историком и демографом В. Н. Земсковым, впервые подвергнувшим сомнению историческую достоверность «Архипелага» [111]. Попытку показать свою объективность сделала «Литературная газета», напечатавшая в начале 1990 г. материалы круглого стола под названием «История. Революция. Литература», где апологету Солженицына А. Ципко противостояли историки В. Сироткин и А. Совокин. Однако их аргументы, направленные против концепции «Архипелага», заявлявшие о разрыве с «элементарными принципами историзма», вряд ли могли быть достаточно действенными, поскольку соседствовали с такими ритуально-придыхательными фразами: «Безмерная чаша испытаний и страданий, выпавшая на долю А. Солженицына и тысяч других безвинно осужденных и сосланных в сталинские лагеря, нашла в писателе своего летописца» (А. Совокин) {159} . Примечательно, что в дальнейшем «Литературная газета» отказалась от дискуссий об «Архипелаге» и вела разговор о писателе лишь в рамках рубрики «Год Солженицына», введенной в знак солидарности с С. П. Залыгиным, при этом преобладали, как правило, славословия в адрес писателя. Наиболее резко взгляды Солженицына критиковались в статьях В. Воздвиженского в «Огоньке» (где была заявлена концептуально важная мысль о взглядах писателя как «ретроутопии») и И. Дедкова в «Свободной мысли», однако «Архипелаг» авторы затрагивали лишь косвенно {160} . Единственным из СМИ, последовательно занимавшим критически-ироническую позицию по отношению к Солженицыну, являлась «Независимая газета» в период редакторства В. Третьякова, но это было позднее, ближе к середине 1990-х гг. В подавляющем же большинстве изданий периода перестройки (включая и провинциальные) «Архипелаг ГУЛАГ» преподносился как «великая», «гениальная», «пророческая» и т.'д. книга, причем в этих эпитетах особенно усердствовали представители литературы. Из этого можно сделать вывод, что официальные власти и «властители дум» — писатели, выступившие инициаторами публикации «Архипелага», — заключили в тот период своеобразную конвенцию о всемерной поддержке книги и ограждении ее от критики, что якобы служило целям «демократии», «критического переосмысления пройденного пути», «очищения» и «покаяния». На самом же деле происходила своего рода институционализация «черной» пропаганды и исторического невежества: все, что написал Солженицын, должно было приниматься обществом за чистую монету…