Лев Кокин - Пути в незнаемое

Как проверить это? Великолепный по простоте, остроумию, наглядности опыт придумывает ученый. Соль, излюбленная им соль, опять выручает его. Если подвергнуть испытанию соляной кристаллик, только не сухой, как прежде, а опущенный в воду, его поверхность станет непрерывно растворяться, и трещины появиться не смогут! И вот — опыты. Соляная иголочка выдерживает под водой нагрузку, способную разорвать в десятки раз более толстый кристалл, буде только он сух. Когда кристалл ступенчатой формы погружают тонким концом в воду, то кристалл рвется в более толстой части, выступающей над водой. Величины нагрузок приближаются к вычисленным по теории Борна… Это явление невиданного упрочнения поверхности впоследствии войдет в физику как «эффект Иоффе».

Но «эффект Иоффе» таков, что прежде научных за границей появились газетные статьи: увеличение прочности материалов сулит переворот в технике. Кажется, уже переброшены через реки мосты из проволок, скользят по морям пароходы, «за несколько дней достигающие Австралии», парят в небесах небывало легкие аэропланы… «Между тем, — справедливо отмечал сам Иоффе, — между наблюдением исключительной прочности кристалла каменной соли и получением такой же прочности технических материалов — громадный путь…»

Впрочем, ему самому было свойственно увлекаться и представлять этот путь не таким уж безумно длинным. Слабости «Папы» не ускользали от внимания бдительных учеников. На одном из вечеров в Физико-техническом институте бывший «семинарист» Дорфман выступил с поэмой (якобы от лица Абрама Федоровича).

«…Леди и джентльмены! Свершаются в мире великие перемены… Из сего минерала, что кладется в солонки, мы вот уж пять лет, как точим колонки. Если ее обсосать маленько или облизать хорошенько, станет соль крепче стали. Это мы… на опыте показали… Был некогда век Золотой. Мы жили в век Железный или, вернее, Стальной. Но и у вещей меняются роли. Наступает эра Поваренной соли… И я твердо верю, что соляной экспресс повезет меня летом на Сольвейский конгресс!..»

Приглашение на Международный физический Сольвейский конгресс — большая честь для ученого. Перечислить участников этих немноголюдных научных собеседований — значит перечислить корифеев физики XX века. Благодаря этим конгрессам в историю физики прочно вошло имя бельгийца-химика, который изобрел способ производства соды. Разбогатев на изобретении, Эрнест Сольвей стал устраивать на свои средства встречи физиков разных стран. Международный комитет ученых заранее избирал для обсуждения узловую проблему и намечал восемь физиков, которые лучше всего могли бы ее разрешить, и еще человек десять — пятнадцать, которые могли бы существенно помочь им в этом. Руководил встречами сначала Лоренц, затем Ланжевен, а после второй мировой войны Брэгг. Каждый конгресс вносил, по словам Иоффе, решающий сдвиг в поставленную перед физиками задачу. О том, что задачи действительно имели первостепенную важность, говорит их перечень: излучение и кванты (1911 год); строение материи (1913); атомы и электроны. (1921); структура и свойства атомных ядер (1933)… Четвертый конгресс посвящался электропроводности, и одним из восьми лучших физиков в мире по этим вопросам был признан петроградец Иоффе.

«Дорогой господин Иоффе, — писал из Голландии профессор Гендрик Антон Лоренц. — Когда в прошлом году я имел удовольствие пригласить вас на 4-й Сольвейский конгресс физиков, Вы подали мне надежду, что сможете на нем присутствовать… Мы будем очень счастливы видеть Вас среди участников. Вы подали также надежду, что сможете сделать доклад о замечательных явлениях электропроводности кристаллов, изучением которых Вы занимались сначала в Мюнхене, а затем в Петрограде…»

После конгресса Иоффе, как обычно, поделился впечатлениями с женой: «Мой доклад сошел довольно средне со стороны языка (один раз даже мадам Кюри перевела мне недостающее слово с русского языка), но по содержанию вполне всех удовлетворил. Мадам Кюри сказала „c’est ravissant“ [5] Восхитительно ( франц. ). (не знаю точно, что это значит, но, кажется, не моветон). Вообще хвалили меня вполне достаточно; доклад с обсуждением тянулся в субботу с 4½ до 5 ч. и в понедельник с 10 ч. до 1 ч., а в понедельник с 5 до ½ 6-го я делал доклад о квантах. В обсуждении других вопросов я также принимал самое живое участие…»

Эти обсуждения ценны были не только тем, что «сдвигали» определенную проблему. После шумных этих встреч неудержимо тянуло в сосредоточенную тишь лабораторий и кабинетов. Столкновения мыслей, идей, подходов будоражили, вдохновляли участников, давали великолепную зарядку на будущее.

Ученый ценен своей отдачей. В этом отношении его можно уподобить аккумулятору. Именно в предвидении этой отдачи, этой «разрядки» время от времени необходима зарядка — эффективная лишь тогда, когда ей предшествовала разрядка. Накопление — отдача, накопление — отдача. Периодически регулярный процесс, неизбежный, как времена года.

Что же удивительного, если после очередного научного съезда у Иоффе очередной раз вырвалось: «…мне бы хотелось не ездить по заграницам, а вернуться домой, наладить свою работу с Синельниковым…»

Впрочем, не следует принимать его сетования без оговорок. Физик Иоффе по натуре человек многогранный. Займись он и впрямь чисто экспериментальной работой, стань этаким лабораторным отшельником — ему бы как воздуха недоставало всех этих встреч, бесед, поездок, физических «звонов». В мире бизнеса человека оценивают по счету в банке: мистер Н. стоит полмиллиона… Среди ученых своя система весов: доктор Н. сделал то-то. И этот вклад, это самое «то-то» не заменишь никаким красноречием и никакими почетными степенями. Эйнштейн, Планк, Борн, Эренфест, Франк, Нернст разговаривали с Иоффе как с равным вовсе не потому, что видели в нем академика, президента института, декана факультета. Для них физик Иоффе — это элементарный фотоэффект, механизм деформации и прочность кристаллов и электрические их свойства. Именно этим — ничем другим — объяснялся интерес к его докладам во Французском физическом обществе и в Американском физическом обществе, на съезде физиков в Ганновере и на съезде механиков в Дельфте, и на коллоквиумах в Берлине, и на конгрессе Сольвея…

В эпоху научной революции, когда новые поразительные идеи, подобно сверхзвездам, вспыхивали на физическом небосклоне, когда менялись, казалось, незыблемые основы представлений о материи, петроградский физик Иоффе узнал себе цену. Не только суровая мадам Кюри одарила его своим «восхитительно». Эйнштейн однажды в течение целого дня беспрерывно обсуждал с ним его работы.

«Во время одного из моих приездов в Берлин, — вспоминал Иоффе в своей книге „Встречи с физиками“, — Эйнштейн заинтересовался моими исследованиями механических и электрических свойств кристаллов; он просил меня рассказать о них поподробнее. Помню, в 3 часа дня я пришел к нему и вскоре приступил к изложению своих опытов. Примерно через час вошла его жена и просила Эйнштейна в 5 часов принять кого-то, приехавшего из Гамбурга, чтобы познакомиться со знаменитым ученым. Эйнштейн избегал таких встреч… Поэтому он увел меня в соседний парк, чтобы беспрепятственно продолжать беседу. Только когда опасность встречи миновала, мы вернулись в его кабинет.