Лев Кокин - Пути в незнаемое

На горных склонах, чтобы сдержать камнепад, на пути его ставят стенки — только в самом начале можно пресечь лавину, пока она еще не наберет силы, пока путь, ею пройденный, еще мал… Не в этом ли разгадка и свойств тонкого слоя — лавина ионов не успевает достаточно разогнаться на таком коротком пути?!

И вот уже скачут, не замечая препятствий, крылатые кони воображения.

Если бы удалось создать изоляцию, обладающую хотя бы вдесятеро большим электрическим сопротивлением, чем у обычных материалов, это, пожалуй, сулило бы переворот в технике — не менее чем от нерожденного аккумулятора.

Да что там вдесятеро!

«Если бы электрические свойства кабельной изоляции улучшить всего на тридцать процентов, то все линии мы бы упрятали под землю, что представляет неисчислимые преимущества в эксплуатационном отношении», — сказал однажды физику Иоффе авторитетный германский специалист.

Он был авторитетным специалистом, но не был физиком. Предел его желаний составляли жалкие тридцать процентов, тогда как теоретические соображения того времени позволяли рассчитывать на увеличение электрической прочности не в десять — в две сотни раз! После работ по механической прочности такой разрыв между теорией и практикой не особенно удручал Иоффе: удавалось же в десятки и даже в сотни раз повысить прочность соли…

Итак, все как к фокусу, сходилось к новой задаче. Замеченные на опыте факты. Правдоподобная гипотеза. Теоретические соображения. Насущные технические потребности. Возможность «делать то, чего еще не делал никто»!..

…Что такое микрон? Толщина лезвия бритвы — 80 микрон, толщина человеческого волоса — 60. Молодые физики наловчились отщеплять от слюдяных пластинок листочки в доли микрона! Инструментом служили обыкновеннейшие булавки… Со стеклом так просто не выходило. Но и тут хитроумными способами добивались своего. На огне заплавляли конец стеклянной трубки, а затем в раскаленную трубку вдували воздух, расширяя нагретый конец. Технология напоминала всем знакомое выдувание мыльного пузыря, и, подобно мыльным, стеклянные тонкие стенки переливались всеми цветами радуги. Но в отличие от мыльного, стеклянный пузырь твердел, и тогда от него пинцетиком умудрялись отрывать лепестки еще тоньше, чем слюдяные… Помимо стекла и слюды проделывали опыты над тонкой пленкой смолы. Ее расплавляли в чашке, потом окунали туда каркасик из тонюсенькой проволочки. Когда каркасик вытаскивали, его затягивало пленкой смолы, быстро твердевшей на воздухе. Разумеется, все эти лепестки, слои, пленки были страшно нежны, то рвались, то получались с примесями, ничего не было легче, чем повредить их. Даже измерить их толщину обычным прибором не было возможности. Вместо микрометра применили сложный электрический метод.

Казалось, опыты подтверждали гипотезу ионной лавины — необычайная электрическая прочность, исправно наблюдаемая в тонком слое, исчезала при утолщении. Это казалось понятным — лавина успевала достаточно разогнаться… Наступало время переходить от физики к технике. От изучения фактов к разработке нового вида изоляции. Ввиду больших его перспектив и, как писал впоследствии Иоффе, «отсутствия в Союзе к тому времени (еще до начала первой пятилетки) технической базы, предложено было привлечь иностранный опыт…»

«Разработка и использование новых методов изоляции, разработанных нами… ведется теперь одновременно в Америке и Германии, где создан с этой целью широкий концерн…» — сообщал Иоффе по возвращении из очередной заграничной командировки (в начале 1928 года). Опять, как в первую свою поездку с «купеческой» миссией, он встречался не только с ученым миром — еще и с воротилами бизнеса и гешефта, с адвокатами, вел переговоры, заключал договоры. Крупнейшие электротехнические фирмы охотно откликнулись на предложение участвовать в деле. Должно быть, предвкушали крупные барыши. Условия договоров были необычайно выгодны: «все результаты должны были быть предоставлены бесплатно нашей промышленности; а изделия, производимые за границей, должны были давать нам… валютный доход…»

С наибольшим успехом пошло дело в лабораториях Сименса в Берлине. «Там не только подтвердили наши результаты, полученные на стекле и слюде, — писал Иоффе, — но и распространили их на целый ряд технических изолирующих лаков… Таким образом, казалось, что тонкослойная изоляция оправдала ожидания… Однако, когда работы… перенесены были в СССР, наши опыты резко разошлись с данными лаборатории Сименса. Даже на материале, привезенном из Германии, мы не могли получить столь высокой прочности. Удалось разработать новые изолирующие материалы (полистирол, ацетилцеллюлоза) с весьма большой прочностью и высокими изоляционными качествами, но мы не получали на них эффекта тонкослойности. С другой стороны, к этому времени и теоретическая картина твердого тела, как указал Л. Д. Ландау, не допускала необходимого для нашей гипотезы разгона ионов в твердом теле…»

Как указал Ландау! Будущему нобелевскому лауреату исполнилось двадцать три в эту пору — новые волны «мальчиков» бурлили в иоффевском институте. Теоретик Ландау впитал новейшую физику с молоком и опроверг «лавинную» гипотезу Иоффе, опершись на квантовую теорию. Человек в процессе познания природы может оторваться от своего воображения, считал теоретик. И может осознать даже то, что ему не под силу представить.

И наступил такой день, когда другой новичок института, на сей раз не теоретик — экспериментатор, лишь недавно «вывезенный» Абрамом Федоровичем с Украины, явился к нему с листком, содержащим опровержение исходных опытов со стеклом и слюдою.

Должно быть, это был самый трудный день в долгой жизни академика Иоффе.

Вот они друг перед другом, большерукий длинный южанин с широко расставленными глазами, имя которого — Анатолий Александров — даже в узком кругу специалистов мало что говорит. И академик, глава института, почетный доктор и прочее, всемирно известная величина. Вот листок, испещренный графиками и цифрами, листок с результатами проверочных опытов, над листком оба то склоняются, то отшатываются от него. Листок — это карта, на которую поставлена судьба обоих. «Ну, брат, и проврался же ты», — говорит этой картой один другому. Если бы говорил старший младшему, все было бы в порядке вещей. Говорит младший старшему!.. Наука — дитя времени, а не авторитетов… Устами младенца глаголет истина…

Но истина ли? Это первый вопрос, на который академику необходимо ответить. Если нет — что ж, улыбка, похлопыванье по плечу: не огорчайтесь, Толя, но вы поспешили, другой раз будьте осмотрительнее — и все пойдет заведенным чередом. Если да… Если да, то пропали годы работы. Десятки людей — в Ленинграде, в Берлине, в Америке — крутились на холостом ходу, завороженные его, академика Иоффе, фантазиями, пускали на ветер рубли, марки, доллары…