Иван Бабушкин - Воспоминания И. В. Бабушкина

на стенах и потолке плесень. «Всюду стоит пыль непроходимая», — пишет корреспондент.

Все это не где-нибудь в глуши, а в нескольких десятках верст от Москвы, в Московской губ., интересы которой правительство близко принимает к сердцу, держа ее на положении «усиленной охраны». Как видно, «охраняя» губернию, да еще усиленно, позабыли об охране жизни и здоровья рабочих.

Работают на Глуховской мануфактуре тремя сменами, так что каждый рабочий работает один день 12 час., а следующий—6 час. Заработок ткачей равен 14 — 18 р. в месяц, при сильных штрафах, гнилой основе и утке (благодаря чему, как пишет наш корреспондент, зубы рабочего начинают гнить через месяц). Заработок других рабочих не поднимается выше 28—30 руб. (накатчики). Красильщики получают 45—55 коп. в день.

В зимнее время (с 1-го октября) заработок ткачей сокращается до 12—14 руб., благодаря тому, что идет самый скверный хлопок (кокандский). «В это время частые штрафы, доходящие до 2 руб.». Также часты расчеты до срока найма и всякие прижимки. «За опоздание на 5 мин. штрафуют до 20 коп., а сами машину пускают на полчаса раньше и останавливают минут на 20 позднее».

Но ебли миллионер Захар Морозов не стесняется прибегать к воровским приемам выжимания прибыли из рабочих, Тто он же и обращается с рабочими, как с крепостными.

«У нас хозяйй* страшно любит стегать плеткой и до сих пор I не бросает своего варварского обычая». Боимся, что при I такой «страшной любви» г. Захар Морозов не бросит своего I «обычая» прежде, чем его самого не отстегают рабочие и, sпризнаться, удивляемся, как это до сих пор последние не применили этого средства, которым в былое время иногда крепостные заставляли своего мучителя—помещика отказаться от предмета своей «страшной любви». 18-го июля Морозов встретил четырех возвращавшихся из города рабочих; из кармана у одного торчала «монополька». Рабочие направились в купальню. Но тут налетел, как ястреб, сам оприч-;ник Морозов и давай стегать плеткой кого ни попало, говоря: «что же вы заставляете хозяина бегать за собой? Все деньги проживаете в городе, а не у меня», а затем отправил их в сторожку. Итак, у г. Захара Морозова рабочие обязаны «п р о ж и в а т ь» все заработанное в его же лавках, и за нарушение этой обязанности могут попасть под арест. Знает-ли об этом фабричная инспекция? Или она дожидается, чтобы глуховские рабочие при случае разнесли моро-зовские лавки? Не будет удивительно, если такие «патриархальные» порядки приведут к такому же патриархальному результату, как это бывало уже во многих местах.

Продолжим, однако, описание кнутобойства г. Морозова. «Сам Морозов часто ходит в фабрике между станками с засунутой за голенищем плеткой, и если увидит, что ткач рас-; пускает рвань со шпули, то с остервенением наносит ему; удар плеткой, штрафует и прогоняет с работы». Один ткач, которого Морозов в 1899 г. избил' плеткой, оказался не| дурак и подал в суд. Дело ползало в трех судах и, наконец, Морозов, тяжело вздыхая, сказал: «Я бы лучше слил себе золотого ткача, чем мне стоили эти суды». Плети в ходу также среди десяти «об’ездчиков», содержимых Морозовым. Пови-. димому, беспорядки в Екатеринославе и в имении графа Ри-бопьера, вызванные неистовствами подобных «об’ездчиков», не заставили задуматься московских тузов, что такой способ «поддержания порядка» представляет оружие обоюдоострое.

В фабричной больнице «живая умора, а не поправка». Еще бы! Кормят больных щами из кислой капусты, да еще прокислыми!

О рабочих корреспондент пишет: «Они не пугливы, особенно молодежь, но беда в том, что всякий протестует в одиночку и требует расчета, которого ему иногда не выдают».

«Есть у нас библиотеки. И, конечно, часто бывает желание прочесть что-нибудь поинтереснее. Отправится кто-нибудь этак за книжкой, смотришь—тащит оттуда какую-нибудь сказку, и нельзя сказать, что он рад ей. Даже Достоевского нет, а о каких-либо Шелгуновых и Писаревых забудь и думать. Один из рабочих как-то спросил Дарвина, но на его вопрос только разинули рот. Преимущественно, дают книжки, которые старательно отупляют мысли рабо* чего, и без того забитого, а книжки религиозно-нравственного содержания молодежь читать не будет, она точно чутьем слышит их отупляющее и вредное направление. Тайных библиотек пока нет, а потому нет никакой возможности удовлетворить проявляющееся стремление к знанию»..

(„Искра" № 9, Октябрь, 1901).

И*

В ЗАЩИТУ ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКИХ РАБОЧИХ.

Где же тута справедливость?— Обижаете вы нас,

Неба грозная немилость,

Посетит за это вас...

(Фабричное стихотворение, приводимое в статье Дадонова, стр. 66).

Трудно нашему брату рабочему живется на фабриках и заводах; много приходится переносить разных выжиманий, выколачиваний, угроз; разного рода притеснения процветают всюду; всюду прижимки и штрафы, а заработки плохи и мало-ли что еще делается против нас! И хотя это ведется на фабриках с начала их основания, но привыкнуть к этому мы не можем и ведем против упомянутых зол борьбу, и в этой борьбе надеемся остаться победителями. Хорошо прижимают нас капиталисты хозяева, но хуже еще преследует правительство. А разные длинноволосые попы стараются втолковать нам рабскую покорность и фарисейски упрекают в пьянстве и т. п. безнравственностях. Конечно, мы ко всему этому давно привыкли и знаем всему этому цену: «собака лает»; так, по крайности, говорит русская пословица. Но все же горько становится, когда лучшие в России журналы ополчаются против нас же рабочих. Где же тут справедливость? Это как будто значит, не только капиталисты и правительство, но и всякие либеральные органы, как «Русское Богатство», по крайней мере, г. Дадонов, не наши доброжелатели. Не утверждаем, но знак вопроса поставить •имеем основание. Мы не забываем, конечно, а твердо помним, что «освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих».

Итак «Русское Богатство» поместило статью г. Дадонова «Русский Манчестер» (декабрь 1900 г.), в которой г. Дадонов обвиняет нас в пьянстве, равнодушии к знанию и т. д. Обвинения, можно сказать, очень существенные, и мы никак не можем их оставить без ответа. Конечно, если бы это было несколько лет тому назад, тогда мы не имели бы возможности отвечать, ибо то же «Русск. Богат.» не приняло бы возражения от рабочего, а тем более в настоящем его положении. Но времена те, пожалуй, совсем миновали, и мы постараемся несколько отучить тыканье в нас пальцем.

Мне припоминается теперь один ответ учительницы ученикам в вечерней воскресной школе. Как-то речь коснулась слова «либерал», и вот, об’ясняя это слово, учительница старалась поднять на известную высоту личность либерала и показать ее с хорошей стороны. Тут были и просвещение, и гуманность, и законность, и полная свобода, и много других хороших качеств, которыми обладает личность «либерала». Слушая в числе прочих учеников это перечисление, я тотчас же вспомнил из газет, что за границей либералы очень часто (может всегда?) действуют против социалистов. И вот после этого я долго не мог хорошо переварить этого: все хорошие качества с одной стороны, противник для нас, стремящихся к счастью всех,—с другой. Но это мимоходом.