Александр Пругавин - Голодающее крестьянство

Должен сказать, что причины эти почти всегда и почти везде были одне и те же: крайняя нужда, нищета, недостаток хлеба и овощей, недостаток продовольственной помощи, долгое недоеданіе, голодовка. И здесь, в ставропольской больнице, мне хотелось проверить это наблюденіе.

— Ведь вам же выдавали ссуду от земства?— спрашивали мы.— Стало-быть, хлеб у вас был?

— Выдавали,—апатично говорит больная. И затем, после некотораго молчанія, как бы про себя, замечает:—„не хватало".

— Капуста, картошка у вас были?—снова спрашивали мы.

Больная отрицательно качает головой.

— Ничего у нас не было... Хлеб да водица одна...

— Муж твой хозяйствует?

Она снова отрицательно покачала головой.

— Отчего же так?—спрашивали мы.

— Нечем взяться.

— Где же он?

— В работники пошел.

— Стало-быть, и не сеялся нынешній год?

— Нет, — односложно и уныло отвечает больная.

Переходим к другой больной. Тот же ужасный рот, те же распухшія десны, то же зловоніе, те же кровоподтеки по телу.

— Посеялись? — спрашиваем мы, желая сразу определить экономическое положеніе больной и степень ея нужды.

— Третій год пошел, как не сеемся.

— Отчего же так?

— Силушки нет.

— Скот-то есть какой-нибудь?

— Была одна коровушка, — в прошлом году проели... Свиньи были,—ноне проели...

— Где же твой муж?

— К барину пошел овец пасти.

В этом приблизительно роде были ответы и других больных. Таким образом, для нас было вполне ясно, что и здесь цынга больше всего захватила самый слабый в экономическом отношеніи слой населенія — безлошадный, отбившійся от земли крестьянскій пролетаріат.

Слой этот совсем не так мал, как многіе привыкли думать, притом же он во многих местах Самарской губерніи (да и одной ли Самарской?) постепенно растет, увеличиваясь из года в год; но особенно значительное и быстрое увеличеніе его замечается в годы полных неурожаев и голодовок. Памятный Россіи 1892-й год сослужил в этом отношеніи особенно печальную службу, обездолив целую массу крестьянства и обратив в бездомовых пролетаріев - батраков огромное количество крестьян средняго достатка.

Без сомненія, те же самыя последствія повлечет за собою и только-что пережитая голодовка 1898 — 99 года. Уже и теперь 4 4 Писано в 1899 году. ) вполне точно установлено, что в некоторых волостях Самарской губерніи встречаются села, в которых число безлошадных дворов доходит до 43 — 44 процентов, а число

дворов, не имеющих никакого скота — ни овцы, ни свиньи,—доходит до 28—39 процентов.

Мой спутник обращается к фельдшерице с разспросами относительно состава пищи, которую дают больным, и о том, есть ли у них аппетит к еде.

— Сначала довольно долгое время цынготные больные не могут ничего есть,—отвечает фельдшерица. — Затем постепенно, понемногу начинают привыкать к пище, но при этом очень часто заболевают сильными разстройствами желудка.

— Хочешь поесть чего - будь? — обращается доктор к больной женщине, неподвижно лежащей на нарах.

— Не манит,—чуть слышно проговорила больная, устремив на доктора неподвижный взгляд черных, лихорадочно горевших глаз.

Фельдшерица объяснила, что эта больная недавно только поступила в больницу, что она очень ослабла и поэтому пока не может ничего есть.

Доктор советует давать больной бульон и кипяченое молоко.

— Нужно есть хоть понемногу, — говорить он, обращаясь к больной: — иначе нельзя поправиться...

— Не манит,—снова повторяет больная,—Сердце не на месте.

— Отчего сердце не на месте?—спрашиваю я.

Больная отвечает не сразу.

— Детишки дома... одни остались... некому присмотреть... голодом, бедненькія, насидятся...

Больная говорит чуть слышно, не двигаясь, не шевелясь; только глубоко ввалившіеся темные глаза пытливо и упорно смотрят нам прямо в лицо, точно умоляя о помощи.

В этих лихорадочно горевших глазах светилась такая безысходная скорбь, такое глубокое горе, что, встретившись с ними своими глазами, я вдруг почувствовал, что и у меня тоже „сердце не на месте". Одинокія, голодныя „детишки", брошенныя на произвол судьбы в холодной, нетопленной избе, безпріютныя, безпомощныя, как живыя встали предо мной.

Взволнованный и потрясенный всем виденным, с расходившимися нервами, я вышел на крыльцо. Никогда еще свежій волжскій воздух не казался мне таким чистым, таким живительным. С наслажденіем вдыхая его, я невольно остановился пред широким горизонтом, который разстилался предо мной. Волга, разлившись на огромное пространство, затопив все острова, отмели и пески, которые так непріятно мозолят глаза в теченіе лета,—стремительно мчала вниз глубокія, мутныя воды. На противоположной стороне высокой, живописной грядой тянулись Жигули, покрытыя густым лесом, только-что развертывавшим свои почки. Выступавшія местами длинныя полосы полей и лугов сливались с синей далью.

Простором, ширью, еще непочатой свежестью и свободой веяло от этого пейзажа, залитаго лучами весенняго солнца. Здесь было все, что нужно человеку: вода, леса, поля, луга, и все это в таких чудных, исполненных красоты сочетаніях, которыя невольно и надолго приковывали к себе ваш взор...

Но, — увы!—эти раскинувшіеся во все стороны луга, эти черноземныя поля, эти густо заросшіе леса принадлежали не тем, кто из года в год обливал их кровавым потом, кто их пахал, носил, корчевал, возделывал и оберегал, а лишь тем немногим и случайным счастливцам и баловням судьбы, которым, — по народной пословице,—„бабушка ворожила"...

Около 12-ти часов дня нам подали лошадей; две пары, заложенныя в плетенки на деревянных дрогах. В одну из плетенок поместилась А, И. А—ова вместе с узлами платья и белья для нуждающихся, а в другую—я с доктором.

Наш ямщик,—молодой, добродушный парень, видимо старавшійся заслужить расположеніе господ, которых он вез,—то и дело покрикивал на своих шершавых, захудалых лошадок.

Первыя восемь верст от Ставрополя мы ехали лесом, прекрасным сосновым лесом, принадлежащим казне. Затем качалась степь, черноземная степь—то ровная, как скатерть, то слегка волнистая, местами распаханная под яровые, местами сверкавшая яркою сочною зеленью молодых озимей... Вверху синело небо, солнечные лучи все сильнее и сильнее нагревали воздух, который казался голубым и глубоким. То и дело слышались веселыя, ликующія трели жаворонков, невидимо реявших в воздухе.

В два часа дня мы подъехали к Бритовке, Выселки тож. Это — большое село с населеніем свыше 5,000 человек, состоящим из русских и татар. В одном конце села виднеется православная церковь с колокольнею, в другом—две татарскія мечети с минаретами.