Александр Пругавин - Голодающее крестьянство

Содержаніе: 1. Сютаевцы.—Проповедники мира, любви и братства— 2. Апостол Зосима.—Еретики.

Содержаніе: 1. Немоляки.—2. Медальщики.—3. "Вредныя секты": Бегуны. Неплательщики. Лучниковцы.—4. Новая секта (секачи).—5. Штунда среди великороссов.—б. Белоризцы.—7. Интеллигентная секта.—Десное братство.

СТАРООБРЯДЧЕСТВО

во второй половине XIX века.

Содержаніе: Два милліона, или же двадцать милліонов? — Уральское старообрядчество.— Отчего растет раскол? — Запросы и проявленія культурной жизни в расколе, — Старообрядческіе архіереи в Суздальской крепости. — Старообрядческій епископ Савватій.

Склад этой книги в книжн. магазинах Т-ва И. Д. СЫТИНА:

В Москве, С.-Петербурге, Варшаве, Кіеве, Одессе и Харькове.

Содержаніе: Монастырскія тюрьмы и монастырскіе узники. — Конец Соловецкой тюрьмы. —Монастырскія заточенія последняго времени.

А. С. Пругавин.

Очерки голодовки 1898-99 года.

В міре есть царь. этот царь

безпощаден. Голод—названье ему.

Некрасов.

Типо-литографія Т-ва

И. Н. Кушнерев и К о. Пименовская ул., с. д.

Москва—1906,

f

Посвящается всем работавшим на

голоде 1898-99 года.

Теперь, когда Россія находится накануне крупных и коренных реформ, имеющих целью переустройство нашего государственнаго и общественнаго механизма, особенно полезно и поучительно оглянуться на те условія, среди которых еще недавно текла да и сейчас еще течет жизнь русскаго крестьянства, составляющаго огромный, подавляющій процент населенія Россіи.

Бедность, разореніе, нищета, безправіе, почти полный произвол местных властей и глубокое вековое невежество—вот те условія, которыя окружают русскую деревню, русское село. Отсюда понятно, почему разныя бедствія, в роде голодовок и эпидемій, то и дело поражают наше крестьянство.

В книжке, предлагаемой вниманію читателей, речь идет о голодовке 1898—99 года, тяжело поразившей целый ряд русских хлебородных губерній, особенно же наши восточныя губерніи: Казанскую, Самарскую, Симбир-— 6 —

скую, Уфимскую, Саратовскую и т. д. Исторія этой голодовки, без сомненія, является одним из самых характерных эпизодов, ярко рисующих отношеніе к народным бедствіям наших бюрократических кругов.

Местные земскіе люди, живущіе в деревне и пострадавшіе в 1898 году вместе с крестьянами от неурожая хлебов и трав, прекрасно, конечно, видели те неизбежныя последствія,

которыя неминуемо должен был повлечь за собою этот неурожай для деревни, давно уже обедневшей и разоренной. Не теряя ни минуты времени, земство поспешило выяснить размеры народной нужды и сделало все расчеты для определенія той помощи, которую необходимо было оказать возможно скорее населенію, оставшемуся без хлеба, без овощей, без трав и без кормов.

Но связанное по рукам и ногам администраціей, земство лишено было всякой возможности предпринимать самостоятельно какія-нибудь меры на пользу пострадавшаго населенія без разрешенія в каждом отдельном случае подлежащих властей и учрежденій. А эти власти, начиная от губернской администраціи и продолжая Министерством Внутренних Дел, проявили совершенно иное отношеніе к вопросу о помощи народу, и все ходатай-

ства земства по этому поводу встречены были с явным и полным недоверіем.

Прямым результатом такого положенія дел явилось то, что голодовка,—которая в значительной степени могла быть предупреждена,—с страшной силой разразилась над крестьянским населеніем названных нами губерній. Появились болезни и эпидеміи, неизбежныя спутники голода,—особенно цынга и тиф. Чтобы представить себе те размеры, которых достигло бедствіе, достаточно напомнить, что число больных цынгою только в трех губерніях: Самарской, Казанской и Симбирской, доходило до 100.000 человек!..

Голодовка 1898—99 года застала пишущаго эти строки в городе Самаре, который, в силу своего географическаго положенія, являлся естественным центром района, наиболее пострадавшаго от неурожая. В то время я состоял на службе самарскаго губернскаго земства в качестве представителя «третьяго элемента».

Благодаря имевшимся в моем распоряженіи сведеніям, я получил возможность указать в періодической печати на первыя проявленія, на первые признаки надвигавшагося народнаго бедствія. Опубликованныя мною и другими лицами сведенія обратили на себя вниманіе не только печати, но и общества, из среды котораго множество людей самых разнообразных общественных положеній горячо отозвались на призыв и поспешили придти на помощь голодающему населенію.

Однако частная иниціатива в деле помощи народу встречена была администраціей еще более недоверчиво и враждебно, чем деятельность земства. Губернскія власти, всегда и систематически тормозившія всякое сближеніе интеллигенціи с народом, и на этот раз отнюдь не изменили своей политике.

Лица, отправлявшіяся в местности, пострадавшія от неурожая для устройства столовых и оказанія других видов помощи голодающим, подвергались со стороны местных властей разнаго рода стесненіям. За ними учреждался строгій надзор полиціи, следившей за каждым их шагом. Нередко эти стесненія принимали такія грубыя и назойливыя формы, что вынуждали людей, работавших над оказаніем помощи голодавшему населенію, бросать—скрепя сердце—дело, над которым они безкорыстно и самоотверженно трудились, и—уходить...

За время моего участія в деле организаціи помощи населенію Самарской губерніи, пострадавшему от неурожая, в моих руках скопилось много ценных и представляющих значительный общественный интерес сведеній и данных, рисующих отношеніе к голодовке административных кругов, а также общественных учрежденій и, наконец, различных слоев русскаго общества, народа и печати. Многіе из наших лучших писателей приняли самое горячее и сердечное участіе в деле помощи голодавшему населенію и делали со своей стороны все возможное для привлеченія людей, средств и пожертвованій для этой цели. Между прочим у меня сохраняется много чрезвычайно интересных писем, полученных мною за время голодовки от Л. Н. Толстого, Ант. П. Чехова, В. Г. Короленко и многих других представителей нашей литературы. К сожаленію, разныя причины до сих пор мешали нам использовать весь этот матеріал.