Филипп Болл - Критическая масса, как одни явления порождают другие

Петти казалось, что введение количественных оценок само по себе превращает его политическую арифметику в точную науку, но по-настоящему социология стала отдельной научной дисциплиной лишь в результате работ его современника Томаса Гоббса, который не ограничился простым использованием количественных показателей, а попытался вскрыть механизмы социальных процессов. Гоббс первым понял, что ученого должно интересовать не только описание процессов (как это происходит), но и их объяснение {почему это происходит). В первой части книги мы увидим, как сочетание «арифметики» Петти с механистическим подходом Гоббса позволило понять некоторые закономерности социальных явлений и как — парадоксальным образом — оно стимулировало развитие самой физики в XIX веке. Мы увидим также, как физики описывают системы с большим числом взаимодействующих частиц и как регулярное и вполне предсказуемое поведение возникает в статистической форме из этого кажущегося хаоса.

Разумеется, любое прямое уподобление (и даже попытки уподобления) людей бездушным атомам является сомнительным делом, поэтому мы будем приближаться к описанию общества на основе физических моделей осторожными шажками, начиная с рассмотрения того, что не существует никаких прямых запретов на изучение жизни (хочется сказать, «примитивной жизни») методами статистической физики. Сначала бактерии, потом — все остальное.

Не следует ожидать, что в книге вы найдете теорию общества. Конечно, в настоящее время наблюдается сильная тенденция к так называемому великому объединению, т. е. созданию обширных, объединяющих теорий, однако многие ученые относятся к этому весьма скептически. Социальная физика как отдельная научная дисциплина не будет представлять собой несколько обобщенных уравнений, из которых можно будет рассчитать социальное поведение любой группы людей, просто подставляя в уравнения значения соответствующих параметров. Скорее эта новая наука будет включать в себя некий набор примеров и методик, которые следует модифицировать для каждого конкретного случая. Такой набор, естественно, не может быть полным или всеобъемлющим, поэтому предлагаемый в книге обзор достижений

социальной физики ограничивается описанием всего нескольких довольно стандартных ситуаций: перемещение людей в ограниченных пространствах, процессы выбора или голосования, образование групп по интересам и т. п. Читатель сможет сам убедиться, что физические методы вполне адекватно описывают некоторые особенности функционирования современной экономической системы или структуры невидимых сетей социальных и деловых контактов, а также позволяют оценивать общественные явления в рамках теории конфликтов и сотрудничества.

Основная проблема, связанная с развитием предлагаемой читателю социальной физики, сводится к очень непростому вопросу: должны ли мы использовать физические методы только для описания и объяснения наблюдаемых социальных явлений или мы вправе применять их для решения конкретных проблем, т. е. для совершенствования общественных институтов и построения более справедливого и безопасного мира? Или все это есть лишь очередная мечта в бесконечной череде утопий прошлого?

РОЖДЕНИЕ ЛЕВИАФАНА

ЖЕСТОКИЙ МИР ТОМАСА ГОББСА

Для публичных выступлений политика или философа, при прочих равных условиях, остроумие и красноречие всегда предпочтительнее математической точности высказываний.

Бернар Фонтанель, секретарь Французской академии наук

(конец XVII века)

По моему мнению, картина мира становится такой механистической, что вскоре мы со стыдом убедимся, что Вселенная устроена столь же просто, как часы, регулярность и точность хода которых определяются совсем небольшим числом движений и деталей. Но ради бога, мадам, неужели вам не жаль прежнего, возвышенного представления о Вселенной?

Бернар Фонтанель (1686)

Полное понимание смысла какого-либо общественного мифа обычно приходит тогда, когда сам этот миф безвозвратно погибает.

Роберт М. Макайвер (1947)

Докажите, что в наше время вопрос «Кто правит Англией?» является бессмысленным.

Упражнение из книги Наука об обществе Стивена Котгрова (1967)

Братья станут убивать друг друга, И мир станет безжалостным... Наступит время боевых топоров И звона мечей и щитов...

Лишь вой ветра и волков Будет оглашать гибель мира 1.

Приведенные строки взяты из древнескандинавского эпоса, описывающего страшную, братоубийственную войну, которой должна закончиться история нашего мира — викинги красиво называли это время Рагнарёк, Сумерки богов. Однако в 1651 году эти стихи могли бы показаться простой хроникой текущих событий для английского философа Томаса Гоббса, убежавшего во Францию от ужасов гражданской войны на

родине. По всей Англии, от Нейсби и Марстонмура до Ньюбери и Эджхил-ла, бравые английские йомены отчаянно и беспощадно сражались друг с другом. Страной, которая после казни короля вдруг неожиданно для себя превратилась в республику, единолично управлял назначенный лордом-протектором Оливер Кромвель.

В отличие от других кровавых гражданских войн вроде Великой французской революции и войны Севера и Юга в США воюющие группировки в Англии вовсе не были разделены идеологическими противоречиями. Конечно, роялисты сражались под королевским знаменем, но противостоящие им «круглоголовые» шли в бой с призывом «За короля и парламент!». Несмотря на свое известное высокомерие, король Карл I даже не помышлял править страной без конституции и соблюдения традиционных законов. Обе воюющие стороны состояли из приверженцев англиканской церкви и дружно ненавидели католиков, презрительно называемых папистами. При этом среди сторонников парламента было множество аристократов, но и среди роялистов, так называемых кавалеров, было много простолюдинов. Проблема состояла в том, что большинство сражавшихся не могло бы точно определить причину разногласий, заставляющих их сражаться в бою, а не убеждать друг друга в дискуссии.

Такой конфликт не мог привести ни к чему, кроме полнейшего хаоса, и лишь приведенный в исполнение смертный приговор королю положил ему конец. Озабоченный огромной ответственностью, которую судьба возложила на него, Кромвель тщетно искал конституционные решения, позволяющие хоть как-то обеспечивать стабильность общественной жизни. При этом, опираясь на преданные ему полки прославленных «железнобоких», Кромвель в качестве лорда-протектора сосредоточил в своих руках такую полноту власти, какой никогда не имел ни один из правителей в истории Англии. Он неоднократно собирал и разгонял парламент, пытаясь возложить на него бремя ответственности за страну, но каждый раз убеждался в его бессилии и бесполезности.