Питер Франкопан - Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Власти нервничали настолько, что наместник лорд Литтон приказал совершить не одно, а целых два вторжения в Афганистан в 1878–1880 годах и посадил марионеточного правителя на трон в Кабуле. Персия была старательно обработана и в итоге подписала Гератскую конвенцию, которая была создана для защиты Центральной Азии от продвижения России. Это была непростая задача, так как у Персии были свои интересы в этом регионе и она зализывала раны после недавнего и абсолютно бесполезного вмешательства Британии, которое пошло на пользу Афганистану за счет самой Персии [1241] B. Hopkins, ‘The Bounds of Identity: The Goldsmid Mission and Delineation of the Perso-Afghan Border in the Nineteenth Century’, Journal of Global History 2.2 (2007), рр. 233–254. . В то же самое время были предприняты шаги для налаживания контактов за пределами Кандагара, чтобы создать более эффективную систему раннего предупреждения любой инициативы России, военной или нет [1242] R. Johnson, ‘“Russians at the Gates of India”? Planning the Defence of India, 1885–1900’, Journal of Military History 67.3 (2003), р. 705. .

Значительные усилия были затрачены старшим офицерским составом, чтобы определить, что делать с возможным российским посягательством на британское господство в Индии. С конца 1870-х годов была подготовлена целая серия отчетов, которые рассматривали проблему с разных сторон. Было решено, что напряженность в отношениях с Россией в других местах может оказать большое влияние на происходящее на Востоке. Один меморандум, разработанный после вторжения России на Балканы в 1877 году, включал «меры, которые следует принять в Индии, по присоединению к Турции и Англии в войне с Россией». В еще одном, составленном в 1883 году, задавались следующие вопросы: «Возможно ли вторжение России в Индию?.. Какие у России слабые места и как последние события повлияли на нашу пограничную политику в Индии?» Признаком того, насколько серьезно все воспринималось, стало назначение автора этих работ, воинственного генерала сэра Фредерика (а позже лорда) Робертса главнокомандующим Индии в 1885 году [1243] Там же, рр. 714–718. .

Не все разделяли эту мрачную точку зрения относительно ситуации в Азии, даже после того как планы по вторжению, разработанные генералом Алексеем Куропаткиным, попали в руки британцев в 1886 году [1244] General Kuropatkin’s Scheme for a Russian Advance Upon India, June 1886, CID 7D, CAB 6/1. . Генри Бракенбери, глава военной разведки, чувствовал, что русская угроза растет, особенно в условиях наличия у царской армии желания и готовности нападать [1245] Johnson, ‘Russians at the Gates of India’, рр. 734–739. . Джордж Керзон, тогда еще молодой, многообещающий член Парламента и стипендиат колледжа Всех душ, который через десять лет стал наместником в Индии, относился к этому еще более пренебрежительно. Он не видел никакого генерального плана или стратегии в интересах России на Востоке. Он не считал этот план «глубоким или проработанным» и писал в 1889 году: «Я полагаю, что их политика – это политика бедняков, политика выжидания, извлечения выгоды из ошибок других, которые они так часто совершают сами» [1246] G. Curzon, Russia in Central Asia in 1889 and the Anglo-Russian Question (London, 1889), рр. 314–315. .

Несомненно, в этом было много бахвальства и выдавания желаемого за действительное в том, что касалось отношения России к картине в Центральной Азии в целом и Индии в частности. В вооруженных силах нашлись горячие головы, которые говорили о грандиозных планах по замене Британии как господствующей силы на субконтиненте, в то же время были предприняты шаги, которые позволили полагать, что интересы России были далеко не пассивны: например, офицеры отправлялись на курсы изучения хинди, видимо, для приготовления неминуемого вторжения в Индию. Это поощрило многих, например, махараджу Далипа Сингха из Пенджаба, который написал царю Александру III, что «предоставит 250 000 000 своих соотечественников для избавления от жестокого ига британского правления», утверждая, что говорит от имени «большого количества могущественных князей Индии». Казалось, это было открытое приглашение для России расширить свои границы на юг [1247] A. Morrison, ‘Russian Rule in Turkestan and the Example of British India, c. 1860–1917’, Slavonic and East European Review 84.4 (2006), рр. 674–676. .

На практике все оказалось не так просто. Россия в это время решала весьма щекотливый вопрос, как включить обширные новые территории, которые недавно попали в сферу влияния империи. Чиновники, которых отправили в Туркменистан, пытались разобраться в сложных и зачастую противоречащих земельных реестрах. Их попытки упорядочить местное налогообложение и законы столкнулись с неизбежным противодействием оппозиции [1248] B. Penati, ‘Notes on the Birth of Russian Turkestan’s Fiscal System: A View from the Fergana Oblast’ ’, Journal of the Economic and Social History of the Orient 53 (2010), рр. 739–769. . Мрачная реальность, порождаемая общественным мнением, дала начало тому, что в Совете министров в Санкт-Петербурге назвали «фанатичными настроениями на наших восточных границах». Это привело к увеличению влияния ислама на многие аспекты повседневной жизни «новых русских», которые являлись частью царской империи [1249] D. Brower, ‘Russian Roads to Mecca: Religious Tolerance and Muslim Pilgrimage in the Russian Empire’, Slavic Review 55.3 (1996), рр. 569–570. . Беспокойство о восстаниях и мятежах на этих вновь присоединенных территориях было настолько велико, что обязательная военная служба была здесь отменена, а финансовые требования были на удивительно низком уровне. Как едко заметил один из ведущих мыслителей, российские крестьяне не пользовались такими привилегиями [1250] Терентьев М. Россия и Англия в Средней Азии. – СПб., 1875. – С. 361. .

Сложности также возникали в отношении образа местного населения. Российские критики привлекли внимание к глубоко предвзятому отношению британцев, отметив, как британские солдаты обращались с торговцами на базарах Ташкента, воспринимая их «как что-то, что ближе к животному, чем к человеку». Был описан случай, когда жена британского капитана отказалась позволить махарадже Кашмира сопровождать ее на обед, заявив, что он «грязный индус». Однако, несмотря на всю их критику, отношение русских было не более просвещенным.

Царские офицеры, возможно, и жаловались друг другу на отношение британцев к местным, однако доказательств того, что они на самом деле вели себя по-другому, практически не было. «Все индусы без исключения, – писал один из русских путешественников в Индии в XIX веке, – посвящают все свои силы и всю свою душу ужасному ростовщичеству. Горе тому несчастному, кто поддастся их лживым обещаниям!» [1251] Morrison, ‘Russian Rule in Turkestan’, рр. 666–707.

Тем не менее наблюдался определенный азарт, касающийся новых миров, с которыми Россия входила в контакт, это следует из того, что писал в своем дневнике министр внутренних дел Петр Валуев в 1865 году. «Ташкент был взят генералом Черняевым, – отмечал он. – Никто не знает, зачем и по какой причине… (но) есть что-то эротическое в том, что мы делаем на дальних границах империи». Расширение границ – это прекрасно, заявлял он. Сначала Россия добралась до реки Амур, затем Уссури, а теперь и до Ташкента [1252] Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел / Под ред. П. А. Зайончковского. Т. 2. – М., 1961. – С. 60–61. .