Этон Цезарь Корти - Елизавета I Австрийская

Вдовствующая герцогиня пытается между тем восстановить мир между Елизаветой, ее матерью и Софией Алансон. Но императрица никак не может забыть историю со скарлатиной. «Нет прощения такой глупости и равнодушию», — полагает она. Кронпринц ранее соглашался с Валерией в том, что ссора зашла слишком далеко. Но сейчас их мнения расходятся.

Вечером под Рождество Елизавета находит сына изменившимся, холодным и язвительным [412] Запись в дневнике, 24 декабря 1886 года. ДЭВС. . Разговор в итоге сводится к расспросам матери о слухах, связанных с помолвкой Валерии, кронпринц тоже против этого и выказывает свое неудовольствие. Рудольф все больше удаляется от семьи. О политике он совершенно другого мнения, чем его отец, а в вопросах мировоззрения порой полная противоположность всей семье. И лишь с герцогом Иоганном Сальватором, также имеющим негативное, критическое и даже язвительно-сатирическое мнение о жизни, они находят много общего. Елизавету очень беспокоит возможная ситуация, при которой кронпринц Рудольф стал бы императором, а великий герцог Франц Сальватор — ее зятем. Это было бы настоящей мукой. Уже сейчас Елизавета думает о том, какая ловушка уготована великому герцогу, если война между Францией и Германией вспыхнет ранее, чем Австрия и Россия добровольно станут союзниками Германии, и каждому, кто выступит против этого союза, не поздоровится. Разговаривая о будущем во время прогулки в шенбруннском парке, Елизавета и Валерия встречают госпожу Шратт, поддерживающую отношения с императорской четой со времен Ишля и Кремсиера и так поразившую всех в венской постановке «Червонной Дамы».

Встреча пришлась на 1 марта, и актриса преподносит Елизавете букетик фиалок, который, по ее словам, приносит счастье, так необходимое в этот день. В знак благодарности Елизавета и Валерия едут к первому акту «Владельца хижины» Онетса и подмигивают из ложи прекрасной Клаире. Но в основном Елизавета избегает современных и комических постановок, таких как «Пожиратель фиалок», в которой госпожа Шратт особенно нравится императору. Елизавета отдает предпочтение «Эдипу в Колоне» Софокла.

Этой весной Елизавета выбирает целью своего путешествия Геркулесбад, о котором она слышала самые восторженные высказывания. Там императрица совершает многочасовые прогулки с Шаролтой Майлат. Дамы вместе путешествуют до румынской границы, обедают в лесу, вместе пьют на ночь молоко, которое им приносит словно сошедший с картины румынский юноша. Елизавета мечтает и допоздна, а иногда и ночью пишет стихи при свете луны, но потом возвращается к обычному образу жизни и ночами спокойно спит у открытого окна. [413] Письмо Елизаветы к своей матери, Мехадия (Геркулесбад), 7 апреля 1887 года. Копия. АЭЗВ.

Население Геркулесбада ожидало гордую неприступную госпожу, но гостья оказалась чрезвычайно простой женщиной, чуждой роскоши, беседующей на равных с любым человеком, не только любящей природу, но и способной, как всякий другой, наслаждаться ею. Это выразилось в написанном ею на венгерском языке стихотворении: [414] Смотри Л. К. Нолстон, в указанном месте 61–66. После новости (уведомления) Жозефины фон Сцехи-Лоренц в «Пештер Ллойд».

И в Геркулесбаде Елизавета не расстается с произведениями Гейне, ее погружения в их суть настолько глубоки, что духовная связь с поэтом кажется ей реальной. 28 апреля в Геркулесбад прибывает с визитом румынская королева Кармен Сильва. [415] Кармен Сильва, «Императрица Елизавета в Синае». Фельетон в «Новой свободной прессе» от 25 декабря 1906. Разговор заходит о Гейне. «У меня нет определенного мнения о нем, — говорит королева Румынии, — так как многие его произведения мне несимпатичны». Но она понимает, что Елизавета очень им увлечена, поскольку видит в нем поэта, близкого ей по духу, разделяющего ее «презрение и язвительность вкупе с хитростью по отношению к условностям церемоний», поэта, который для нее всегда оригинален и непредсказуем. Ее, как и его, приводит в отчаяние вся ложь мира, он, как и она, не находит достаточных слов для бичевания этой бездны.

Вечером того же дня Елизавета размышляет о разговоре с Кармен Сильвой, как вдруг над кроватью возникает четкий и строгий профиль поэта, знакомый ей по портретам. При этом у нее возникает удивительно приятное ощущение отделения души от бренной оболочки тела. «Борьба длилась несколько секунд, — описывает Елизавета своей дочери, — но Иисус не позволил душе оставить тело. Видение исчезло, но, несмотря на разочарование дальнейшей жизнью, я была счастлива укреплением ранее шаткой веры, огромной любовью к Иисусу, разрешившему мне мистическую связь с душой Гейне, и возвратом к Богу». На недоверчивое замечание Валерии императрица уверяет, что она могла бы дать клятву в реальности происшедшего, что это был не сон, и она видела все собственными глазами. [416] Дневник, от 26 августа 1889 года. ДЭВС. Ежедневно Елизавета и Кармен Сильва проводят время в прогулках по окрестным лесам, обсуждая идею постройки замка в этой живописной местности. Обе дамы интересны друг другу и испытывают стремление научиться чему-нибудь друг у друга. При всем этом контраст между ними довольно заметен. «Кармен Сильва, — по мнению Елизаветы, — очень мила, с ней интересно беседовать, но она слишком рациональна, она никогда не смогла бы меня понять, но я все равно люблю ее. Она, как и ее супруг, с наслаждением предается разговорам и мечтам, но нужно признать, что между нами — пропасть. В ней нет конкретности, и мне все время приходится вести ее за собой». [417] Письмо императрицы Елизаветы к эрцгерцогине Валерии. Мехадия, 2 мая 1887 года. АЭЗВ.

Но императрица не совсем права. Кармен Сильва высокого мнения о Елизавете. Она признает ее совершенство, не улавливая ни малейших проявлений хитрости в душе императрицы. «По желанию людей, — полагает Кармен Сильва, — «дитя феи» втянуто в мучения этикета и консерватизма, но не позволяет превращать себя в рабыню, ограничивать и обуздывать. У нее есть крылья, расправляя которые, она улетает от несносной суеты мира». Королева Румынии считает, что, хотя Елизавета ни до ни после «признания светом», «который она всецело презирает, не имела тяги к скрупулезному следованию устоям, живущая в ней огромная сила когда-нибудь перестанет бушевать. Чего слишком много, так это верховой езды, пеших прогулок, поездок и сочинений стихов на воздухе. Елизавета делает все возможное, чтобы избежать тяжести светского общения».