Этон Цезарь Корти - Елизавета I Австрийская

Вскоре после похорон Елизавета покидает Шенбрунн и направляется в Ишль, где намерена провести все лето. Она носит траур, но даже черный цвет одежды не способен затмить ее красоту и обаяние. Мария Фестетикс, сопровождающая императрицу во время прогулок, всякий раз приходит в восторг от очаровательной внешности своей госпожи [303] Запись в дневнике графини Фестетикс, Ишль, 29 июня 1872 года. ФФА. : «Быть рядом с ней, видеть ее — вот истинное удовольствие. На нее невозможно смотреть без умиления. Иногда мне кажется, что императрица похожа на лилию, в другой раз она напоминает мне лебедя, фею или эльфа. В конце концов я прихожу к выводу, что никакие сравнения тут не помогут. Так кто же она? Ну конечно, королева! С головы до пят вылитая королева! Ее утонченности и благородству ее облика можно только позавидовать. И тогда я начинаю понимать, что когда про нее сплетничают, то все дело тут именно в зависти к ее красоте и совершенству. Но вот чего ей по-настоящему не хватает, так это радости и удовольствия от жизни. Для своего возраста она чересчур спокойна и невозмутима! Разговаривает она обычно ровным и тихим голосом и очень редко позволяет себе повышать его. Иногда она рассказывает, как сурово и безжалостно с ней обходились, и тогда лишь едва уловимая дрожь в голосе выдает ее истинное душевное состояние. Каким же надо быть черствым и бездушным человеком для того, чтобы позволить себе обидеть женщину такой красоты и величия!» Однажды в минуту откровенности Елизавета рассказала графине о гнусном поступке эрцгерцога Людвига, который, чтобы досадить ей, подробно и с плохо скрываемым удовольствием пересказал ей сплетни и слухи, распространяемые про нее при дворе. «Конечно, он просто ненавидит меня и хочет сделать больно. Теперь я избегаю встреч с ним и отказываю ему в аудиенции. Он наговорил про меня столько гадостей, что буквально отравил мою жизнь. Ему ничего не стоит оклеветать не только меня, но любого другого человека. А иногда он сам выдумывает сплетни и приписывает их мне. Избавившись от него, я наконец-то обрела долгожданный покой».

Такие и подобные разговоры императрица ведет в минуты печали и душевной усталости, которые у нее случаются довольно часто. Однако ей отнюдь не чужды радость и веселье, особенно если для этого имеется подходящий повод, как, например, забавный случай с участием флигель-адъютанта принца Лобковица. Во время одного из обедов принц сидит за столом как раз напротив императрицы и в задумчивости вертит в руках зубочистку. Вдруг зубочистка выскакивает из его рук и, пролетев по дуге через стол, падает в тарелку с супом, который ест императрица. Сначала она пытается сделать вид, будто ничего не случилось, но в следующее мгновение разражается таким хохотом, что по лицу у нее текут слезы. Удивленный император спрашивает ее: «В чем дело? Расскажи и мне, я тоже хочу посмеяться». Несчастный флигель-адъютант не знает, куда ему деться от стыда, и с мольбой смотрит на Елизавету. Императрице жалко его и, повернувшись к императору, она с улыбкой говорит ему: «Да так, пустяки, просто мне кое-что пришло в голову». И это почти чистая правда, если не считать того, что не пришло, а прилетело, и не в голову, а в тарелку.

На Елизавету приятно смотреть, когда ее и без того прекрасное лицо вдруг озаряется радостной улыбкой, а когда она хохочет от души, то на нее и вовсе нельзя смотреть без умиления. Императрица буквально преображается н во время прогулок с детьми в окрестностях Ишля. Ее единственный сын кронпринц Рудольф, которому уже исполнилось четырнадцать лет, гуляя с матерью, заражается от нее игривым настроением и веселится от души, непринужденно радуясь жизни. Глядя на него в лот момент, воспитатели не верят своим глазам. Они не узнают в нем того кронпринца, которого хорошо знают: чрезвычайно рассудительного, порой нервозного и не по годам зрелого юношу. Елизавете удалось настоять на том, чтобы венгерскому языку ее сына учил епископ Гиацинт фон Ронаи, участвовавший в революции 1848 года в качестве военного священника венгерских повстанцев и вынужденный, подобно Андраши, эмигрировать в Лондон. Епископ поражен явным свободомыслием и парадоксальностью суждений юного кронпринца, который, к примеру, доказывает своему воспитателю, что человек есть не что иное, как облагороженное животное, что аристократы и духовенство испокон веков действуют рука об руку, чтобы насаждать невежество в народе и благодаря этому без помех господствовать над ним. По его словам, так называемое «высшее общество», за исключением очень небольшого числа его наиболее достойных представителей, являет собой всего лишь досадный нарыв на здоровом теле государства [304] Сочинения кронпринца Рудольфа, переданные его воспитателю господину де Латуру в декабре 1872 года по случаю Рождества. Вена, госархив. См. также соч. барона Оскара фон Митиса «Жизнь кронпринца Рудольфа», Лейпциг, 1928 год, стр. 23. и т. п. Придворные теряются в догадках относительно того, где сумел кронпринц почерпнуть подобные воззрения, и не могут придумать ничего лучшего, как обвинить во всем Елизавету, чьи взгляды и суждения в искаженном и преувеличенном вида будто бы позаимствовал Рудольф. На самом же деле кронпринц так мало времени проводит с матерью и к тому же целыми днями находится под руководством бесчисленного множества прекрасных учителей, что одним только влиянием матери его воззрения объяснить нельзя. Скорее всего, многие его странности и привычки коренятся в его происхождении и, в частности, являются следствием чересчур близкого родства его родителей. Впрочем, справедливости ради следует признать, что данное предположение вроде бы опровергается примером эрцгерцогини Гизелы, вполне нормальной, спокойной и благоразумной женщины. Что касается маленькой Валерии, третьего ребенка императорской четы, то про нее нельзя сказать ни того, ни другого. Правда, она уже в раннем детстве отличается некоторой пугливостью и даже нелюдимостью, однако эти качества лишь усиливают и без того огромную любовь к ней ее матери. Императрица настолько поглощена чувством любви к младшей дочери, что любая, даже самая короткая разлука с ней дается ей с большим трудом. Отпуская Валерию на совершенно безобидную прогулку с воспитателями, Елизавета прощается с ней так, будто им предстоит расстаться надолго [305] Запись в дневнике графини Фестетикс, 19 августа 1872 года. ФФА. , а встречая дочку после прогулки, засыпает ее вопросами о том, не случилось ли с ней что-нибудь за это время.

В середине сентября Елизавета снова отправляется в живописный Поссенхофен с его буйством зелени, голубой гладью озера Штарнбергерзее и великолепным видом на горные вершины. Приезжая на родину, она каждый раз, как бы заново, испытывает трепетное чувство близости и единения с природой, которое зародилось в ней в этих краях в далекие годы детства и юности. В доме родителей ее встречают сестры: Мария Неаполитанская и княгиня Хелене Таксис вместе с своими четырьмя детьми. Хелене довольно сильно располнела, одета несколько небрежно и повторяет теперь лишь искаженный образ Елизаветы. Зато ее дети просто прелестны, хотя и побаиваются матери, которая к ним чрезмерно строга. Графиня Матильда Трани, четвертая сестра Елизаветы, отличается весьма красивой внешностью, и хотя не столь обаятельна, как императрица, однако, по мнению окружающих, между сестрами имеется довольно значительное сходство. Из братьев императрицы явно выделяется герцог Карл, однако женщины находят его малопривлекательным. Принц Макс Эмануэль, самый младший ребенок в семье герцога Макса, — писаный красавец, весьма, однако, посредственного ума. Ему, как и всем остальным детям, включая Елизавету, свойственна определенная замкнутость и сдержанность в проявлении чувств. Зная характер дочери императрицы Валерии, нетрудно догадаться, что это фамильное качество передалось здесь по наследству. Все сестры и братья прекрасно понимают друг друга. Родной дом Елизаветы не может похвастаться особой роскошью, однако семья герцога живет в достатке, сытно и разнообразно питается, в доме поддерживается идеальный, хотя и несколько старомодный порядок. Во всяком случае, не может быть и речи ни о каком прозябании, о котором поговаривают злые языки в Вене.