Мария Шкатулова - Черное платье

Вечером они сидели за столом на маленькой терраске. Была уже середина августа, и нежно-голубые краски неба на горизонте быстро сменялись фиолетово-розовыми. В траве стрекотали кузнечики, а со стороны леса время от времени доносился протяжный птичий крик.

— Что это за птица? — спросила Наташа.

Лена пожала плечами.

— Понятия не имею!

— Как странно она кричит, будто плачет…

— Может, это выпь?

— По-моему, выпь живет на болотах.

— Так тут полно болот! Потому и комарья столько. Зачем она тебе?

— Кто, птица? Не знаю, ни за чем… Почему-то эти звуки вызывают у меня чувство тревоги…

Виктор налил женщинам шампанское, а себе и Лениному отцу водки и спросил Сережу:

— Ну что, молодежь, выпьешь с нами?

— Я не буду пить, — буркнул Сережа и с ненавистью посмотрел на него.

— Ух, какой ты грозный! Ну, не будешь, так не будешь, — Виктор поставил бутылку на стол. — Хорошо-то как, а? Так бы и сидел, не вставал… Всё, решил: в будущем году буду строиться. Куплю землю километрах в ста пятидесяти и поставлю хороший сруб. Ну что, выпьем? — Он опрокидывал рюмку в рот, закусывал зеленым луком и смотрел на Наташу.

— Сруб — это, конечно, хорошо, — отвечала Ленка, — но сто пятьдесят километров — слишком далеко. Лучше купить хорошую дачку где-нибудь поближе к Москве, а то не наездишься…

— Можно и поближе, — соглашался он. — Только не дачку, а настоящий дом, зимний, в два этажа, с гаражом. — И опять косился на Наташу.

Когда старики ушли в дом, Лена сказала:

— Сережка, тебе спать не пора? Смотри, завтра все грибы проспишь.

— Не просплю, — сердито буркнул Сережа и уходить явно не собирался.

Они посидели еще немного, и Лена опять взялась за свое:

— Пошли, дружок, я тебе водички согрею — зубки почистишь и ножки помоешь.

Сережа посмотрел на мать:

— Мне уйти?

Наташа кивнула:

— Иди, Сережа. Я скоро приду.

Он встал и, не глядя на нее, вернулся в дом.

Наташа начала собирать посуду.

— Ну, нам тоже пора…

Виктор, не сводя с нее глаз, молча курил, и она различала в темноте вспыхивавший кончик его сигареты.

— Оставь ты эти тарелки, посиди. Может, тебе холодно?

— Нет, все в порядке.

— Ты, я смотрю, и не выпила ничего. Что так? — голос у него дрожал.

— Не знаю, не хочется.

"Какого черта, неужели я боюсь сказать ему правду? И неужели я действительно чего-то от него жду?" — пронеслось у нее в голове, и Наташа, разозлившись на себя, резко встала.

— Все, пора. Спать хочется, и комары кусают.

Наташа прихватила стопку тарелок и вышла из-за стола.

На следующий день, когда Виктор уехал, Лена спросила:

— Ну что?

Наташа пожала плечами:

— Ничего.

— Опять ничего? Ничего не сказал? Или ты сама не дала ему такой возможности? Я тебя знаю.

— А чего, собственно, ты ждала?

— Не валяй дурака: я же вижу — он сходит по тебе с ума. Ты замечаешь, как он на тебя смотрит?

— Да. При этом мне почему-то хочется спрятаться.

— Наташка, я тебя не понимаю! Честно говоря, и не хочу понимать. Если он тебе так не нравится, зачем ты его приручала?

Наташа вздохнула:

— Я не приручала, так получилось. Я же тебе рассказывала… Он помог с Сережей. Если бы не он…

— Вот видишь!

— Ты хочешь сказать, что человека можно полюбить из благодарности? Из одной только благодарности?

— Господи, "полюбить, не полюбить", разве об этом речь? Речь о том, что у тебя будет ребенок, и ты опять будешь растить его без отца?

— Что же я могу поделать?

— Но ведь ты позволила ему принимать участие в твоих делах, потом, уже после Сережи. Почему бы тебе не продолжить в том же духе?

— Ты права, я сама виновата, но что теперь делать? Я почему-то постоянно испытываю в его присутствии чувство неловкости, но как от этого избавиться — не знаю… Что касается ребенка, то одного я уже вырастила, справлюсь и со вторым.

— А на что, на какие шиши? С работы ты ушла, потому что не хочешь, чтобы они знали о твоей беременности. А если бы даже не ушла, все равно прокормить вас троих эта твоя работа все равно бы не смогла. Как ты будешь жить? Ты даже работать не сможешь — кто будет сидеть с малышом?

— У меня осталось немного квартирных денег, а дальше посмотрим. И давай прекратим этот разговор.

— Давай. Только обещай, что подумаешь, прежде чем ему отказать.

— Да он еще ни о чем меня не просил! — рассмеялась Наташа.

— Ну, за этим дело не станет, вот увидишь! Так обещаешь?

Наташа пожала плечами.

— Если тебе так хочется… Только, по-моему, он этого никогда не сделает.

Наташа ошибалась, и ей очень скоро предстояло в этом убедиться.

Лето подходило к концу, и в двадцатых числах августа они вернулись в Москву. Надо было устроить Сережу в школу, потому что возвращаться в старую он не хотел, да и Наташа, которая после переезда страшно тосковала по родным местам, вдруг поняла, что ей гораздо лучше быть там, где ее никто не знает. Теперь, когда не было Зинаиды Федоровны, ей было бы тяжело видеть их старый дом, где прошла вся ее жизнь, и встречать знакомых. Беременность ее еще почти не была заметна, но через несколько недель, когда уже ничего нельзя будет скрыть, ей пришлось бы объясняться с каждым, кто захочет поговорить с ней об этом: "Наташа, вы в приятном ожидании, я не ошибаюсь?" или: "Наташа, неужели? Я так рада за вас!" И дело было не в том, что она стыдилась своего положения — больше всего на свете она боялась, что ее будут жалеть. Даже Лену Кораблеву она видела теперь довольно редко. Вернувшись из деревни, та начала работать, и времени на Наташу у нее почти не оставалось. Пару раз к ним заезжал Аркадий Николаевич. Он играл с Сережей в шахматы, и Наташа поила их чаем. И только Виктор по-прежнему регулярно приходил к ним в дом.

Была уже вторая половина сентября, когда, заглянув к ней, как обычно, в субботу, Виктор сказал:

— Завтра мы с тобой идем в ресторан. И никаких отговорок — у меня день рождения. Посидим, потанцуем, а то все дома да дома. О’кей?

Деваться было некуда, и она согласилась.

— В чем мне пойти? — спросила она Лену, которая зашла к ней на следующий день.

— Надень черное платье.

— То самое? Нет.

— Почему? Ты в нем потрясающе выглядишь. Наташка, я понимаю, о чем ты думаешь, но нельзя же жить одним прошлым! Ты не можешь, ты просто не имеешь права оставаться одна! Уверяю тебя, все устроится, все будет хорошо. Что с тобой? — Она подошла к Наташе. — Ну прости меня, не плачь, у тебя будут красные глаза. — Лена протянула ей платок. — Ну вот, молодец… Можно подумать, тебя ведут на заклание. Давай, одевайся, а то опоздаешь.

И Наташа первый раз после возвращения из Парижа надела черное платье. Лена оглядела ее фигуру:

— Ну-ка, покрутись! Потрясающе! И почти ничего не заметно. Теперь попудрись, а то на тебя смотреть страшно. И подкрась губы. Вот так. Наташка, помяни мое слово — сегодня он расколется. Любой бы мужик на его месте… Все, молчу, молчу. И ухожу. Уже без четверти семь, он сейчас придет.