Янка Мавр - Повесть будущих дней

Скоро Юзик убедился, что и ему не хватает времени на все то, что он хотел бы сделать. Три часа на производстве, столько же в школе, потом надо почитать, немного поиграть с товарищами, а дальше интересные собрания, совещания, вечером радио, концерт, радиокино, иногда спектакль. Так весь день и пройдет, даже не успеешь попасть везде. Часто он вспоминал и удивлялся, как это в имении пана Загорского даже при многочасовой работе, люди часто не знали, как использовать свое свободное время.

Но больше всего Юзика впечатлили производственные совещания и вообще весь характер работы в этом имении. У Загорского все работники думали только о том, как отработать свои часы, а как идет хозяйство вообще — это их не касалось. А тут дело было поставлено так, что каждый работник знал состояние своего хозяйства, знал, как идет работа и производство вообще, знал, что сделано, и что нужно сделать, знал, что предполагается в дальнейшем и сам принимал участие в этом решении, знал не только свои рабочие часы, но все то, что он должен сделать за это время, даже на месяц, на год и несколько лет вперед. Кроме того, каждый знал, в какой связи находится его работа с работой других товарищей, и если он не выполнит своего задания, то это задержит работу его соседа, а это в свою очередь скажется на работе других товарищей и, наконец, на всем хозяйстве. Мало того, всем было известно, в какой связи находится все их предприятия с хозяйством во всей стране и как недостатки в их работе скажутся на всем государственном хозяйстве.

Поэтому каждый работал не для того, чтобы отбыть свои часы, а чтобы выполнить определенную работу, дать определенную продукцию. Не надо было никаких надзирателей, чтобы следить за работой каждого работника, подгонять его. Если кто, как, например, Пархомчик, относится к работе небрежно, то это сразу же отражается на работе его товарищей и те без какого-либо начальства начинают подтягивать его. Поэтому Пархомчика привлекла к ответственности и судило не начальство, а сами товарищи.

А в имении Загорского каждый оглядывался только на эконома. Если тот не следил, то каждый пользовался случаем приостановить работу и отдохнуть.

Даже в кухонном деле были производственные совещания, где обсуждалась как экономно использовать продукты, отопление, как быстрее и лучше обслужить работников. Кроме того, были интересные объяснения о процессах приготовления.

Кажется, простая вещь — приготовить мясо. Но и здесь нужна наука. Если хочешь иметь вкусное мясо, то нужно опустить его в кипяток, через несколько минут уменьшить температуру (холодной водой) до 75° — и при такой температуре продержать 1–2 часа. Но тогда бульон будет менее вкусным. А если положишь мясо в холодную воду и будешь греть медленно, тогда будет наоборот: бульон хороший, а мясо невкусное. А чтобы то и другое было хорошее, надо опустить мясо в воду при 30°, потом вскипятить, через несколько минут уменьшить температуру до 70° и в такой температуры продержать 1–2 часа.

Юзик слушал все это и только удивлялся. Думал кто из домохозяек о таких вещах? А если кто и подумал, мог бы выполнить все эти правила?

Каждая скорлупка собиралась, использовалась и Юзик слышал, что эти скорлупки составляют в их хозяйстве три тысячи килограммов в год, а во всех хозяйствах БССР — пятнадцать миллионов килограммов, что дает возможность выкормить сто тысяч свиней и т. д.

Выходило так, словно все хозяйства в стране составляли одно хозяйство и каждый заботился об этом общем хозяйстве.

Постепенно и Юзик научился так же смотреть на работу. Каждый недостаток, каждая мелкая потеря тревожило его больше чем раньше собственная потеря. Он знал, что в это самое время в другом месте другие рабочие тоже думают о других вещах, которые они производят для Курычей.

Юзик, как и все в его отечестве, хорошо знал, что каждая потеря приносит кому — либо вред. Разбилась стекло в их доме, — вот они и пострадали. Сломалась колесо у Захара — вот тот и потерял несколько рублей.

Сломалась коса у Максимковых родителей, вот он и потерял рубль, а если сломается автомобиль у пана, то его как-то не жалко: что ему значат несколько рублей? А если купить эти вещи, то никакой потери уже и нет.

И вот теперь Юзик увидел, что дело происходит совсем не так. Вот испортил Пархомчик машину. Кто потерял на этом? Он? Нет. Хозяин поместья? Да такого и вовсе нет. Весь коллектив? Но ему дали другую машину, и потери будто — бы и нет. И Юзик ясно почувствовал, как у него рождается совсем другой мировоззрение. Независимо от того, купил кто новую машину, или нет, — но та машина уже потеряна. Тщетна была работа тех рабочих, которые ее делали, создавали, везли, ставили; зря добывали где-то на Урале железо для нее, в далекой Сибири — уголь, и так далее. Потеря касается всех, всего государственного хозяйства; потеряно не несколько рублей, а сама вещь.

И если после этого Юзику случалось испортить какой-нибудь винтик, или увидеть, что-либо поврежденного, то он уже не думал, кто и на сколько потерпел потери, а жалел самую вещь.

Наконец, он начал понимать и то необычное наказание, которое дали Пархомчику. Юзик пользовался каждым случаем, чтобы понаблюдать за ним. Вот входит Пархомчик в столовую. Нельзя сказать, чтобы публика таращит на него глаза, но все таки посмотрит на него более внимательно, чем на других. А самому герою уже кажется, что все только и следят за ним. В зависимости от настроения, он принимал то безразличный, то задорный вид, то опускал глаза и садился за стол немного дальше от людей. Особенно плохо чувствовал себя, когда работница столовой спрашивала у него, как и у других, что ему подать, какое блюдо. Ему казалось, что все прислушиваются, какие блюда он выбирает, и чаще всего он отвечал: «все равно, что-нибудь». Если соседи друг другу тихонько что-нибудь скажут, то Пархомчику казалось, что это о нем. Глянет искоса в сторону и уставиться в свою тарелку.

Видно было, что еда являлась для него мукой. Он старался побыстрее закончить и выйти, выбирал такое время, когда людей было мало. Хуже всего было то, что никто ему никакой замечания не делал, все относились к нему как обычно. А если случалось, что возле него сядут товарищи, только что пришедший с работы, да начнут между собой говорить о производственных делах, — тогда Пархомчик как — то кривил лицо, словно улыбался, словно страдал.

Юзик смотрел на него и думал, что действительно худшего наказания нет на свете. Все работают, с спокойной совестью отдыхают, едят, чувствуют себя действующими и полезными членами коллектива, а тут болтайся, как выродок. Хотя-бы в какие не будь другие условия поставили, все же легче было бы. А то пользуйся всем, живи, как все, и каждую минуту чувствуй, что все это для тебя делают другие, что тебе одолжение делают, да еще незаслуженно.