Игорь Красавин - Techne. Сборка сообщества

Как только наступил мир, американские корпорации немедленно вторглись в Европу, но Вашингтон не создавал своим союзникам искусственных ограничений на торговлю и кредит. Доступ к капиталу, образованное население и распределение доходов среди всего сообщества сделали возможным быстрый рост Западной Европы и Японии. Американский экономический бум стал глобальным. Многие компании, особенно германские, состояли в альянсах с американскими корпорациями, являясь поставщиками друг друга. Япония, в силу послевоенной бедности и разрушений, вообще закрыла внутренний рынок, но в торговле с американскими компаниями пользовалась режимом наибольшего благоприятствования, получала необходимое финансирование, технологии и доступ на западные рынки.

Заниженная стоимость их валют стимулировала экспорт, а прибыли шли на создание «государства благоденствия», являвшегося продолжением предвоенной централизации. Европейцы и японцы заимствуют организационную структуру вертикально-интегрированной корпорации и расширяют ареал своих прямых иностранных инвестиций. В 1950-е гг. показатели экономического роста западных сообществ были самыми высокими, в Германии и Японии (в последней вплоть до конца 1970-х гг.) измеряясь двузначными цифрами, в 1960-е темпы снижаются, но параллельно разворачивается процесс европейской интеграции, превращая Западную Европу в единое экономическое целое.

Немногочисленные элитные группы, правившие перед Второй мировой войной, никуда не исчезли, но рост доходов нижней страты, пафос равенства и демократии затушевали их присутствие. Высокая степень влияния профессиональных и общественных организаций на правительства, расширение участия государственной бюрократии в централизованном управлении сообществом, обеспечение нижних социальных групп, – все это внушало мысль о том, что сообщества непосредственно управляют собой в своих интересах путем голосования квалифицированным большинством, но то была лишь внешняя конструкция. Этатизм и подавляющая роль государства в социально-экономическом управлении не повлияли на то, что контроль над этим государством, его политическими и деловыми организациями остался в руках тех же групп, что и в довоенный период. Что же касается остальной части сообщества, то социальный комфорт не отменил того факта, что подавляющее большинство граждан богатых стран были и остаются обладателями весьма скромных доходов.

Формально национальные правительства избирались народами, но подбор персоналий верхушки бюрократии оставался за владетельными и властвующими группами, поэтому чиновники, дошедшие до вершины исполнительной власти, выполняли их волю. Более того, влияние коммунистов во Франции, Италии было так велико, что политические режимы обеих страны долго балансировали между парламентаризмом и диктатурой в ответ на частые забастовки и терроризм. Контроль над экономикой еще в довоенный период был обеспечен тем, что в каждой из стран элиты владели крупнейшими частными банками, создав, таким образом, финансовую олигополию. Отрасли, не приносившие уже прошлых прибылей, были национализированы полностью либо взяты в государственное управление. Бывшим собственникам выплачивались государственные казначейские облигации – кейнсианская политика экономических интервенций и дефицитного бюджета оплачивалась элитами, кредитовавшими государственный долг социал-демократических правительств.

Бюрократизация крупных компаний вследствие «менеджерской революции» и отход владельцев от непосредственного управления породил представления, будто рациональность деловых организаций теперь определяется исключительно рынком и служебными инструкциями, автономными от власти 554. Однако олигархия контролировала деловые организации, владея ими через трасты, множество опосредованных соглашений и определяя подбор топ-менеджмента. Более того, свои активы самые могущественные олигархические группы нередко контролировали, даже не являясь их формальными владельцами, благодаря договоренностям друг с другом о разделе сфер управления и владения 555.

В отношениях с остальными странами США играть в справедливость не собирались, да и вряд ли были в состоянии это сделать. Учитывая, что США имели 50% мирового ВВП при 6% населения, в случае реального социального развития и экономического роста бывших зависимых и колониальных сообществ американцы теряли контроль над мировой покупательной способностью, а с нею и власть 556. Поэтому Вашингтон выступал за демократию и развитие во всем мире, если только этим не нарушались его притязания на гегемонию. Если в начале Второй мировой войны чиновники и интеллектуалы обсуждали проведение глобальной Новой Сделки и создание на каждом континенте соединенных штатов, то после была реализована гораздо более прагматичная политика «разделяй и властвуй» 557.

Первым врагом капиталистической гегемонии США и их союзников был советский коммунизм, вторым – постколониальный демократический национализм 558. Поэтому в отношении бедных и развивающихся стран в целом использовалась двойная политика: бесконечная демагогия насчет ценностей демократии, свободы, гражданского общества и прав человека при одновременной поддержке диктаторов и превращении демократических сообществ в авторитарные 559. Призывы к свободе и американские успехи экономического роста делали лояльными либеральную буржуазию и интеллигенцию других стран, для которых Северная Америка стала образцом для подражания, и позволяли использовать образованное население для давления на местные политические режимы.

В отличие от популярных националистических лидеров, диктаторы не имели прочной поддержки в своих сообществах, политически и экономически завися от США. Массовые репрессии превращали диктаторов в политических изгоев, закрывая пути внешнеполитического маневрирования. Экономические санкции, накладываемые, с подачи Вашингтона, ООН на очередного полковника, закрывали торговлю авторитарного государства с другими странами, но оставляли ее для отдельных корпораций. Так, репрессивные авторитарные режимы фактом своего существования поддерживали международную «борьбу за свободу» во главе с Вашингтоном, купировали политико-экономическое развитие своих национальных сообществ и помогали наложить внешние ограничения на их внутренний рост.

Примеры можно множить бесконечно. В Иране национализация премьером М. Моссадыком Англо-Иранской нефтяной компании привела в 1953 г. к перевороту и установлению авторитарного режима шаха М. Р. Пехлеви. Попутно Вашингтон вытеснил Лондон в качестве главного посредника и контролера политических отношений на Ближнем Востоке (роль Великобритании была окончательно принижена во время Суэцкого кризиса в 1956—1957 гг.). В Гватемале в 1954 г. был совершен «банановый переворот», поскольку победившие на выборах политические группы собирались провести конфискацию крупного землевладения и национализацию предприятий «United Fruits Company». В 1968 г. президент Индонезии А. Сукарно, вследствие своей просоветской ориентации, был отстранен от власти, а Х. М. Сухарто приведен к ней, пока войска и полиция уничтожали примерно 1 миллион сограждан, и т. д. и т. п.