Игорь Красавин - Techne. Сборка сообщества

Реформатские войны были образцом войны всех против всех и совмещали борьбу за свободу вероисповедания с отъемом рынков и суверенитетов. Как известно, отношения Филиппа II с жителями Фландрии и Нидерландов с самого начала не задались. Испания управляла огромной колониальной империей, вела дорогостоящие войны, и все это требовало немалых средств. Помимо экстренных займов испанское государство постоянно учреждало новые налоги, платить которые при неблагоприятной конъюнктуре буржуа не могли и не хотели. Если во время войн с лютеранами Нидерланды и Фландрия спонсировали Габсбургов и к вопросу веры относились равнодушно, то к 1567—1568 гг. влияние протестантов и идеи отсоединения провинций выросло достаточно, чтобы спровоцировать в более бедных Нидерландах восстание.

Религиозная маркировка выражала социальную позицию, политические притязания и экономические интересы, хотя сама их отнюдь не создавала. Протестанты, главным образом мелкое, среднее дворянство и горожане, находились на территориях, привязанных к товарным потокам Северной Европы, политико-экономическая география которой облегчала океанскую навигацию. Правителям новая религия давала церковные средства и, главное, больший суверенитет, но принять ее мог только тот, кто не был напрямую зависим от Средиземноморья, его финансовых центров и могущественных суверенов – либо, наоборот, кто сам был необходим Южной Европе для прибыльных инвестиций и выгодных займов.

Филиппа II Испанского обычно укоряют за бессмысленные войны и трату денег, но выхода у него все равно не было. Восставшие голландцы были его подданными, к тому же промышленной «житницей», которую надо было удерживать во что бы то ни стало; войны с Османской империей спасли Италию от турецкой оккупации. За все время правления монарха европейские финансисты ссудили Испании огромные средства (80 000 000 дукатов золотом) – займы были оплачены более чем 11 миллионами килограммов серебра 323. Большая часть этих денег так или иначе перешла буржуазии восставших провинций, промышленность и флот которых поставляли в Испанию все, вплоть до гвоздей и канатов. Подавляя восстание, испанские войска разорили Фландрию и разграбили Антверпен, чье население бежало в северные провинции. Более того, оплата операций испанской армии в восставших провинциях стоила испанской короне больше, чем сами они приносили дохода 324. Капиталистическое сообщество Нидерландов, будучи достаточно удаленным от метрополии, имея доступ к массивным капиталам, опираясь на логистическую сеть, промышленную базу и, главное, внутренний политический компромисс, смогло гораздо эффективнее использовать конфликт, нежели его противники.

Храбрости им придавали самые тесные контакты с генуэзскими банкирами, при том что формально и те, и другие были подданными испанской короны. Это «странное» сотрудничество, которое разворачивалось в среде крупных торговцев и банкиров Генуи и Голландии, спокойно выдержало последующие испано-голландские войны, более того, прекрасно росло на европейских конфликтах. Но голландцы не просто делали деньги, а связали эту задачу с вопросами какого-никакого государственного строительства, тогда как итальянцы работали с Габсбургами лишь до тех пор, пока их военные мероприятия не стали чересчур опасны. Эти и последующие религиозные войны послужили источником процветания Нидерландов, которые зарабатывали на войне всех против всех, независимо от политических убеждений 325. Обслуживая друзей и врагов, они создали огромный торговый флот, мобилизовали на него большую часть мужчин и обеспечили свои компании огромными капиталами, которые были пущены на торговую экспансию на всех рынках мира, какие голландцы только могли найти.

Испанию бесконечные войны иссушили. Дворянство этой бедной страны не знало ничего, кроме войны и ренты. Остальное образованное городское сообщество, за исключением церкви, не обладало достаточными финансовыми ресурсами и было удалено от отношений международного обмена. Поэтому финансовую верхушку оккупировали итальянцы, а розницей и промышленностью занимались мориски и марраны 326, жившие в южной части страны со времен урбанизированного мусульманского эмирата. Следствием стало отторжение экономических возможностей страны от испанского общества: чтобы освободиться от итальянцев, у испанцев не было ни денег, ни деловых связей. Пятьсот лет Реконкисты сделали сообщество этнически и религиозно нетерпимым. Крещеные иноверцы оставались сегрегированы и в этом состоянии были опасны, в связи с чем и произошло их изгнание. Занять вакантное место было некому: вместо ремесленников и лавочников города рождали огромное количество идальго, будущих джентльменов и менеджеров. Социальная карьера была доступна только дворянам, и за них себя выдавали все, кто имел образование. Филипп II создал из них огромную бюрократическую машину для управления страной и всеми владениями, разбросанными по миру на годы морского пути. Бюрократия упорядочила управление, но полезного продукта не создала 327.

Несмотря на обширность имперских владений Габсбургов, их интеграция оказалась невозможной. Владения в Европе оставались нагромождениями анклавов, каждый со своим политическим и экономическим интересом. Ради поддержки на местах Карлу и Филиппу пришлось сохранить местное самоуправление в руках дворян и церкви, не плативших налогов и чуравшихся буржуазных занятий 328. Политические и налоговые притеснения горожан спровоцировали восстание комунерос в 1520—1522 гг., но общественный договор изменен не был 329. Большая часть активного населения выехала в колонии, где довольно быстро местная буржуазия продемонстрировала способность к эффективной организации, а местная администрация – заинтересованность в общей поддержке сообщества колонизаторов. Проблема заключалась в том, что американские колонии экономически полностью зависели от итальянских банкиров, управлявших испанской океанической торговлей и не заинтересованных в самостоятельности испанского или колониального бизнеса. Невозможность управления своими внешними связями привела колонии к состоянию периферии, а дальнейшие события в Европе лишь поддержали эту порочную зависимость 330.

Общее количество капитала в Европе было велико, и в многочисленных войнах он только увеличивался, дешевел и вздувал цены. Первыми, кто извлек из этого выгоду, стали аристократы, переведя свои обширные поместья в режим экстенсивного производства: в Испании и Англии «овцы съели людей», и появились законы против нищих и бродяг. По сути, это была старая добрая рента, только производство теперь определялось потребностями не населения, а внешнего рынка. Стоимость вещей росла, а денег падала, чему в немалой степени способствовали регулярные дефолты испанской короны в 1557, 1575, 1596, 1607, 1627 и 1647 гг.