Наталия Сухинина - Полёт одуванчиков

Илья протянул к Вике руку. Хотел обнять. Но — не обнял. Вика поняла — между ними стоит Даша. И ещё долго будет стоять. Но терпи, Виктория, терпи. Она наберётся терпения. Она ведь сильная, это сегодня — понесло… Главное произошло — Илья вернулся. Но сколько всего предстоит ещё пережить. Впереди самое трудное. Жить — как продвигаться по минному полю, глушить обиды, не замечать проколы Ильи, помочь ему почувствовать себя настоящим главой семьи, в которой его понимают и берегут. Она всё одолеет. С Божией помощью. А ещё у неё есть отец Леонид. А ещё есть Даша, которая верила, что Илья вернётся. «Ему только надо помочь…» Вика запомнила эти слова.

Говорили до утра. Сколько всего рассказали друг другу. Илья — об Афоне. Вика ахала, крестилась, лила благодатные слёзы.

— Ты знаешь такого старца, отца Михаила?

— Кто же его не знает? Его вся православная Россия знает.

— Я встретился с ним на Афоне. Мы долго говорили.

— Илья, ты что-то путаешь. Старец Михаил! Да к нему не попасть…

— А я по знакомству. Он меня без очереди, бороду пригладил, пальчиком поманил: «Иди, Илья, иди, сейчас ты у меня за всё получишь…»

Вика смотрит с недоверием.

— А ещё подарочек для тебя передал. Но это потом…

Чудны дела Твои, Господи. Афон, отец Михаил.

Подарочек. От отца Михаила?!

Рассвет на Москву спустился без опоздания. Рассветы и закаты вообще никогда не опаздывают. Божие устроение не терпит никакого сбоя.

Вика постелила Илье в детской. Он благодарно посмотрел на жену. Да, Илья, да, я всё понимаю. Между нами Даша. Я потерплю. Всё-таки, что это за девочка такая? Стоит между мной и мужем, и мне же ещё помогает вернуть его детям. Завтра надо ей позвонить. Сказать, что Илья дома.

Илья вернулся. Звонила Вика. Илья вернулся… Вот и есть у тебя повод для истиной радости, странная девочка Даша, гимназистка и воин, кремень и ромашка, победитель и поверженный солдат. Радуйся. Радость единственное лекарство, способное исцелить твой недуг. Вот и радуйся. За радостью в аптеку ходить не надо, её надо только покликать, и она отзовётся. Не сразу. А ты кличь и кличь. Стучащему отворяют, просящему подают. Радость звякнувшей монеткой под ногой удивительна. Не ждал её, не рассчитывал на неё. А радость вымоленная… Зависть старателю, который моет и моет песок в ожидании сверкнувшей золотой искорки. Твоя радость вымоленная, Даша. И есть ли достойная цена твоему золоту?

Вот и сейчас. Илья вернулся к детям. Жалость к себе уже не та, она как росток, высаженный в скудную почву, хилая, бледная, никакая. Но тянется, настырная, а вдруг зацеплюсь, вдруг опора подвернётся, а по опоре — только задай направление. А опоры и нет. Да, Илья вернулся, семья сохранилась, дети при папе, Гриша, наверное, петушком прыгает, папа дома, папа его, а не какой-то чужой тёти Даши. Анечка липнет к нему с одной стороны, Гриша с другой, хорошо, что две руки, каждому — без обиды. Радость, истинная радость. Ни с какой другой несравнимая. Правда, удержать её в себе непросто, но ведь нам никто этого не обещал. Непросто всё, что значимо. Трудно всё, что хочет быть настоящим.

Ещё один рассвет — с радостью. Это значит — успеть открыть глаза и сказать:

— Я радуюсь, семья сохранилась.

Илье она запретила о себе напоминать и этим перекрыла последнюю лазейку вражьему жулью.

— Можно хоть иногда звонить, голос твой услышать?

— А тебе зачем мой голос? Слушай голоса детей и жены.

Это она с расчётом. Пусть Илья лучше обидится, чем станет цепляться за соломинку. Она любит его. Это её право, истреблять из сердца любовь — это уже садистские методики. Она не станет этого делать. Она сохранит эту любовь, но не позволит ей диктовать Даше свои условия. Условия любви безрассудны, от них голова кругом идёт, а Даша не имеет права принимать безрассудные условия. Горький опыт за плечами. Когда уговорили, и приняла, когда царапало, но думала, притерпится. Опыт и даётся затем, чтобы делать выводы.

Даша вышла из храма и зажмурилась от яркого солнца. Входило в пору долгожданное лето. Птицы наперебой пели над ухом, на большой круглой клумбе алели маки. Ветер медленно их качал, и казалось, горит посреди церковного двора костёр. Как маков цвет, вспомнила Даша. Так говорят о чём-то красивом. Вот уж действительно, глаз не оторвать. А сбоку, на небольшой горке, перед крестильней, притулилось несколько случайных одуванчиков. Их головки уже успели распушиться и приготовились сорваться и понестись туда, не знаю куда. Даша вспомнила, как отчаянно кричал Гриша: «Полетели!», как убеждал всех, что одуванчики летают.

Даша сорвала одуванчик и дунула на него, что было силы.

— Полетели!

Рядом, на скамейке, сидел полненький, в круглых очках, мальчик. Таких зовут «ботаниками».

— Смотри, одуванчики полетели!

— Ну и что, — буркнул «ботаник».

— А то, что они летают! Тебя, случайно, не Гриша зовут?

— Эдик. А что?

— А то, что одуванчики летают!

Илья, тебе трудно? Ты возвратился туда, откуда ушёл побеждать, но возвратился, не одержав ни одной победы. Ты встретил большую любовь, но она, не успев набрать силу, стала твоим грехом и бедой ближним. Ты не смог осчастливить самую прекрасную женщину на свете, потому что она оказалась сильнее тебя.

Нет, всё не так. Всё намного хуже. Ты узурпировал счастье. Ты решил, что тебе даны особые права на него, а у Вики, у детей, у Даши их попросту нет. Ты возомнил себя центром Вселенной, что мучительнее и глубже твоих страданий нет ни у кого, запутался, и понятия правды и лжи в твоей голове сместились. А ещё ты не верил в промыслительную Божию любовь. Оказывается, самая большая беда — это не когда тебя оставляет любимая женщина, а когда тебя оставляет Бог. Этого, к счастью, не случилось. Тебе был дарован Афон, афонские встречи, старец Михаил. Ты смеялся над «надуманной прозорливостью старцев» и был устыжен. Стыд — это хоть и больно, но полезно. Ты вкусил полезности стыда с избытком. Сегодня нет в тебе ни одной свободной от него клеточки. Виноват перед всеми. Перед Богом. Сколько крутило тебя волчком по земным тупиковым тропам. А Он терпел. Он вразумлял тебя: «Опомнись!» А ты вопил: «Моя любовь! Мои страдания! Моя Даша!»

Петрович, Петрович, никакой он не шеф, он посланный Богом ангел. Как он тебя вразумлял, жёстко, по-мужски, потому что, если ангел хочет дать тебе по морде — ангельское терпение лопнуло. А ты в бутылку полез, тебя, такого исключительного, такого страдающего, не поняли. Охо-хо-хо… Да, Даша сокровище. Никогда тебе её не забыть, хотя она рвёт все нити. Права, права Даша. Так и надо, сразу наотмашь.

Не косметическими ножничками, топором. Но ведь и Вика — личность. Никогда бы не узнать тебе этого, если бы не встреча с Дашей. Значит, встреча с Дашей промыслительна? Конечно. Всё дело в том, что Господь, открывая тебе глаза, тебя проверял. Экзамен ты, Илья, не сдал. С первого раза. Но экзамены пересдают. Тебе помогли пересдать его те, кто умнее, добрее, благороднее.