Ричард Докинз - Капеллан дьявола: размышления о надежде, лжи, науке и любви

Пятиглазую, носорукую опабинию нельзя отнести ни к одному типу из учебников. Но поскольку учебники пишут с оглядкой на современных животных, это не значит, что опабиния действительно отличалась от своих современников так же сильно, как можно было бы предположить по статусу “отдельного типа”. Гулд делает символическую попытку ответить на эту критику, но его ответ неубедителен из-за закоренелого эссенциализма и платоновских идеальных форм. Кажется, он действительно не может постичь, что животные — это непрерывно меняющиеся функциональные механизмы. Он как будто думает, что новые типы не возникают от родных братьев путем расхождения, а появляются на свет сразу полностью обособленными.

Итак, Гулд откровенно не справляется с задачей подтвердить свой тезис о сверхразнообразии. Но даже если бы он был прав, что это говорило бы нам о “природе истории”? Учитывая, что, по Гулду, кембрийский период был населен большим набором типов, чем существующий сегодня, нам, должно быть, удивительно повезло, что мы выжили. Ведь наши предки вполне могли вымереть, а вместо них вымерли “чуднб/е чудеса” (weird wonders) Конуэя Морриса: галлюцигения (Hallucigenia), виваксия (Wiwaxia) и их “друзья”. Мы просто чудом избежали их участи.

Гулд ожидает, что нас это удивит. Но почему? Представление, на которое он нападает (что эволюция неотвратимо движется в направлении такой вершины, как человек), уже много лет назад отвергнуто. Но его донкихотские тирады по пустякам, его бесстыдная борьба с ветряными мельницами как будто специально созданы, чтобы способствовать превратному пониманию (притом не в первый раз: в предыдущем случае он дошел до того, что написал, будто синтетическая теория эволюции “в сущности мертва”). Вот типичный пример популярных интерпретаций, возникающих вокруг “Удивительной жизни” (кстати, я подозреваю, что первое предложение было добавлено без ведома журналиста, который значится автором): “Род человеческий возник не в результате ‘выживания наиболее приспособленных’, считает американский профессор Стивен Джей Гулд. Человечество сотворил счастливый случай” [243] См. “Дейли телеграф” от гг января 1990 года. . Такой ерунды у Гулда, разумеется, нигде не найти, но стремится он или нет к популярности такого рода, он слишком часто ее к себе привлекает. У читателей регулярно возникает впечатление, что он говорит вещи намного более радикальные и удивительные, чем на самом деле.

Выживание наиболее приспособленных означает выживание отдельных особей, а не выживание больших эволюционных ветвей. Любой ортодоксальный дарвинист ничего не имел бы против больших вымираний, определяемых во многом везением. Надо

признать, что среди эволюционистов есть меньшинство, полагающее, что дарвиновский отбор выбирает и между группами высокого порядка. Это единственные дарвинисты, которых может смутить предполагаемое Гулдом “случайное вымирание”. А кто сегодня самый известный сторонник отбора групп высокого порядка? Вы угадали. Опять подорвался на собственной мине!

Эта приятная книга посвящена двум взаимосвязанным темам. Первая — это статистический аргумент, область применения которого, по мнению Гулда, очень широка и объединяет бейсбол, глубоко личную реакцию на серьезную болезнь, от которой, к счастью, автор теперь оправился, и вторую его тему — вопрос о том, прогрессивна ли эволюция. Его аргумент об эволюции и прогрессе интересен (хотя, как будет показано, и содержит ошибку), и его обсуждение займет большую часть моей рецензии. Общий статистический аргумент верен и умеренно интересен, но не более, чем несколько других уроков стандартной методологии, которые кто-то может вполне сознательно сделать своим любимым коньком.

Скромный и ничуть не спорный статистический тезис Гулда прост. Наблюдаемая тенденция в результатах каких-либо измерений может означать не более чем изменение дисперсии, часто в сочетании с эффектом потолка или дна. Современные бейсболисты больше не выбивают 0,400 (что бы это ни значило — очевидно, что-то хорошее). Но это не означает, что они стали играть хуже. На самом деле все в этой игре становится лучше, и дисперсия сокращается. Крайности вытесняются, и результат 0,400, будучи крайностью, пропадает вместе с ними. Кажущееся снижение успеха ударов — статистический артефакт, и подобные артефакты преследуют результаты обобщений и не в таких несерьезных областях.

Чтобы это объяснить, не потребовалось много времени, но бейсбол занимает пятьдесят пять насыщенных спортивным жаргоном страниц этой книги, в остальном вполне вразумительной, и я должен выразить умеренный протест от лица читателей, живущих в таком глухом и малоизвестном краю, как весь остальной мир. Предлагаю американцам представить, что я наплел бы целую главу в таком стиле:

Ловящий хозяев был на равных, открытый чему угодно, от йоркера до китайца, когда он бросился на гугли, получившего кучу воздуха. Филдер на глупой средней апеллировал к ноге перед калиткой, палец Дики Бирда взлетел вверх, и хвост обрушился. Не удивительно, что шкипер взял свет. На следующее утро ночной сторож, вызывающе вышедший за свою линию удара, сделал скользящий покрывающий не мячом прямо через канавки, и на быстром дальнем поле третий не смог остановить границу... и т.д., и т.п. [245] Отрывок насыщен жаргоном, связанным с игрой в крикет, популярной в перечисленных ниже странах, но не в США (и не в России). — Прим. пер.

Читатели из Англии, Вест-Индии, Австралии, Новой Зеландии, Индии, Пакистана, Шри-Ланки и англоговорящей Африки поняли бы все, но американцы, выдержав страницу-другую, справедливо запротестовали бы.

Одержимость Гулда бейсболом — черта безвредная и, в тех малых дозах, к которым мы до сих пор привыкли, даже довольно милая. Но высокомерное допущение, что можно поддерживать внимание читателей на протяжении шести глав сплошной трескотни о бейсболе, можно считать проявлением американского шовинизма (и к тому же, подозреваю, американского мужского шовинизма). От потакания своим увлечениям автора должны были удержать редактор и друзья еще до публикации — и, насколько мне известно, они пытались. Обычно Гулд так изыскан в своей космополитичной учтивости, так доброжелателен в своем остроумии, так ловок в своем владении стилем. В этой книге есть очаровательный в своей утонченности, но ничуть не претенциозный “Эпилог о человеческой культуре”, который я с благодарностью рекомендую любому читателю из любой страны. Он так хорошо умеет рассказывать о науке без профессионального жаргона, но и не разговаривая с читателем свысока, так предупредителен в своих суждениях, когда стоит разъяснить, а когда польстить читателю, оставив совсем немного недосказанным. Почему это достойное чутье изменяет ему, когда речь заходит о бейсболе?