Ганс - Сексуальная жизнь в Древней Греции

В результате выяснилось, что рядом с Иоэссой спала Пифида, которая, чтобы утешить подругу, осталась у нее на ночь. Она остриглась из-за болезни, потому что у нее сильно выпадали волосы. Теперь же она носит накладку. Успокоенный юноша предлагает в знак примирения выпить и приглашает Пифиду, которая также заслужила участие в пирушке. Пифида берет с него клятву, что тот никому не скажет про ее волосы.

В тринадцатом диалоге выведен хвастливый воин по имени Леонтих, который вовсю расписывает перед гетерой свои подвиги на войне, выставляя себя героем, повествует о том, как никто не мог устоять перед ним, как, метнув копье, он пронзил начальника конницы неприятеля вместе с конем, затем, опрокинув семь человек, ударом меча надвое рассек голову вместе со шлемом одному из начальников отряда. Его товарищ Хенид ему поддакивает, делая вид, что все так и было. Не в силах остановиться, он продолжает: «Я смело выступил перед строем, вооруженный не хуже пафлагонца, весь тоже в золоте, так что поднялся крик и с нашей стороны и у варваров. Ибо и они меня узнали, как только увидели, особенно по щиту, и по знакам отличия, и по султану. Скажи-ка, Хенид, с кем это меня тогда сравнивали?

Хенид.С кем же, как не с Ахиллом, сыном Феиды и Пелея, клянусь Зевсом! Тебе так шел шлем, и так горел пурпурный плащ, и блистал щит.

Леонтих.Когда мы сошлись, варвар первый ранил меня слегка, только задев копьем немного выше колена; я же, пробив его щит пикой, пронзил ему грудь насквозь, потом, подбежав, быстро отсек мечом голову и возвратился с его оружием и его головой, насаженной на пику, весь облитый его кровью.

При этих словах гетера Гимнида с ужасом отворачивается от него.

Гимнида.Фу, Леонтих, постыдись рассказывать о себе такие мерзости и ужасы! На тебя нельзя смотреть без отвращения. Раз ты такой кровожадный, не то что пить, и спать с тобой не буду. Я, во всяком случае, ухожу.

Леонтих.Возьми двойную плату!

Гимнида.Я не в силах спать с убийцей!»

После ухода гетеры Леонтих с Хенидом, понимая, что перегнули палку, решают, каким образом вернуть ее назад, и приходят к выводу, что надо выбирать одно из двух: либо казаться героем и быть ей ненавистным, либо провести с ней ночь, признавшись, что все налгал. Леонтих, подумав, что тяжело и то и другое, выбирает Гимниду, посылая Хенида сказать ей, что Леонтих налгал, но не все.

Четырнадцатый диалог настолько важен для нашей темы, что мы приведем его целиком:

«Дорион.Теперь, когда я стал беден из-за тебя, Миртала, теперь ты не допускаешь меня к себе! А когда я приносил тебе подарок за подарком, я был для тебя возлюбленным, мужем, господином, всем! И вот, так как я прихожу с пустыми руками, ты взяла себе в любовники вифинского купца, а меня не принимаешь. И я простаиваю перед твоей дверью в слезах, между тем как он один проводит с тобой ночи напролет, лаская тебя, и ты говоришь даже, что ждешь от него ребенка!

Миртала.Досада меня берет с тобой, Дорион, особенно когда ты говоришь, будто делал мне много подарков и стал нищим из-за меня! Ну, сосчитай-ка, сколько ты мне дарил с самого начала.

Дорион.Ладно, Миртала, давай сосчитаем. Первое – обувь, что я привез тебе из Сикиона, две драхмы. Клади две драхмы.

Миртала.Но ты спал тогда со мной две ночи!

Дорион.И когда я возвратился из Сирии – склянку финикийского душистого масла, клади две драхмы и на это, клянусь Посейдоном!

Миртала.А я, когда ты уходил в плавание, дала тебе тот короткий хитон до бедер, чтобы надевал, когда гребешь. Его забыл у меня кормчий Эпиур, проведя со мной ночь.

Дорион.Эпиур узнал его и отнял у меня на днях на Самосе – после долгой схватки, клянусь богами! Еще луку я привез с Кипра, и пять сельдей, и четырех окуней, когда мы приплыли с Боспора, сколько это выйдет? И сухарей морских в плетенке, и горшок фиг из Карии, а напоследок из Патр позолоченные сандалии, неблагодарная ты! А когда-то, помню, большой сыр из Гития.

Миртала.Пожалуй, драхм на пять наберется за все это.

Дорион.Ах, Миртала! Это все, что я мог дарить, служа наемным гребцом. Но теперь-то я уже командую первым рядом весел, а ты мною пренебрегаешь! А недавно, когда был праздник Афродисий, разве я не положил серебряную драхму к ногам Афродиты за тебя? И опять же матери на обувь дал две драхмы, и Лиде вот этой часто в руки совал когда два, когда четыре обола. А все это, если сложить, – все богатство матроса.

Миртала.Лук и селедки, Дорион?

Дорион.Ну да. Я не мог привозить лучшего. Разве я служил бы гребцом, если бы был богат? Да я собственной матери никогда ни одной головки чеснока не привез! Но я хотел бы знать, какие у тебя подарки от вифинца?

Миртала.Первое – видишь вот этот хитон? Это он купил. И ожерелье, которое потолще.

Дорион.Это? Да ведь я знаю, что оно давно у тебя!

Миртала.Нет, то, которое ты знаешь, было много тоньше, и на нем не было изумрудов. И еще подарил эти серьги и ковер, а на днях две мины. И плату за помещение внес за нас. Это тебе не патарские сандалии да гитийский сыр и тому подобная дрянь!

Дорион.А того ты не говоришь, каков он собой, тот, с которым ты спишь? Лет ему, во всяком случае, за пятьдесят, он лыс, и лицо у него цвета морского рака. А что за зубы у него, ты не видишь? А сколько в нем опрятности, о Диоскуры, особенно когда он запоет и начнет нежничать – настоящий осел, играющий на лире, как говорится. Ну и радуйся тому. Ты его стоишь, и пусть у вас родится ребенок, похожий на отца! А я-то уж найду себе какую-нибудь Дельфиду или Кимвалию, или соседку нашу, флейтистку, или еще кого-нибудь мне по средствам. Ковры-то да ожерелья и плату в две мины не все мы можем давать.

Миртала.Вот-то счастлива будет та, которая возьмет тебя в любовники, Дорион! Ведь ты будешь привозить ей лук с Кипра и сыр, воротясь из Гития!» [120]

В пятнадцатом и последнем диалоге показан жестокий результат ревности, которая ведет к диким сценам побоев и разбитым носам. Герой этого диалога – также развязный и грубый воин.

«Разговоры гетер» Лукиана позволили нам ближе познакомиться с жизнью и привычками полусвета Древней Греции, много интересных дополнительных деталей можно почерпнуть и из других источников. Например, у Афинея мы читаем (xiii, 573с): «С древних времен в Коринфе существовал обычай, о котором рассказывает в своей книге о Пиндаре историк Хамелий, когда в городе справляли праздник Афродиты, к участию в молебственных шествиях город привлекал как можно больше гетер, впоследствии их стали поставлять в храм богине в качестве жертвенного подношения. Это делалось в память о тех временах, когда персы привели огромную толпу в храм Афродиты, гетеры тоже появились там и молились об освобождении государства, это также подтверждают историки Феопомп и Тимей. Когда после этого коринфяне посвятили богине надпись, сохраняемую до сих пор, на которой были вырезаны и имена гетер, принимавших участие в молебствии, Симонид сочинил следующую эпиграмму: «Эти девушки объединились в благочестивой молитве божественной Киприде, моля о греках и их отважных героях; поэтому божественная Афродита не позволила персидским лучникам обстрелять Акрополь». Отдельные граждане просили Афродиту принять гетер в ее храм».