Мария Элькина - Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней

Ордер – не вполне система декорирования, она не мыслилась отдельно от сооружения. Речь идет скорее о некоем комплексном методе, интегрирующем структурные и визуальные решения. Греческая система была еще и шагом в сторону стандартизации строительства, она теоретически позволяла бы составлять здания из блоков, размер каждого из которых можно было бы заранее предсказать. Однако об этой особенности ордера если и вспомнили, то далеко не сразу, а долгожительство было ему обеспечено за счет возможности трактовать его суть довольно пространно. Архитектурный ордер – идеальный пример для понимания того, что такое культурная традиция. Изначально те или иные обычаи имеют практический смысл, но со временем становятся ценными вне аутентичного контекста. Складывается ситуация, когда никто не может точно сказать зачем, но все точно знают, что так надо. Отсутствие строгих причинно-следственных связей давало простор для фантазии. Колонны могли превращать в полуколонны и даже пилястры, плоский рельеф. Идея архитектурного ордера периодически завладевала умами архитекторов на протяжении почти двух с половиной тысяч лет, некоторые преданные поклонники не хотят отказаться от нее и до сих пор. Не то чтобы все это время зодчие сочиняли вариации на тему античных храмов. Высота, формы и назначения построек менялись. Карнизы и производные от колонн использовали для того, чтобы визуально делить здания на этажи или, наоборот, объединять их в одно целое.

Даже в визуальном отношении ордер может служить разным целям. В эпоху Возрождения архитекторы полагали, что стоит им разгадать идеальную пропорцию, как они изобретут совершенно гармоничное здание. Больше других преуспел в этом Андреа Палладио, живший в XVI веке. Его постройки изящно просты и кажутся олицетворением статичности. У Палладио нашлись сотни последователей среди современников и потомков. Но, как и безупречные люди, безупречные здания многим кажутся слишком холодными и скучными.

Для Франческо Борромини, знаменитого строителя барочного Рима, ордер служил целям ровно противоположным – он помогал создавать видимость искривленного, подвижного пространства, где стены не отличить от потолка. Архитектор так колдовски распределял по фасаду пучки полуколонн, ниши и скульптуру, что он начинал казаться изогнутым, чуть ли не подвижным. Не задумываясь, человек воспринимает колонну как несущий элемент, поддерживающий перекрытие, помогая иллюзионисту Борромини ввести себя в прекрасное заблуждение.

Главное качество классической архитектурной традиции – абстрактность, способность оторваться от собственного происхождения, обычаев конкретного времени и места. Она не говорит нам ничего определенного, во всяком случае, ничего такого, что можно трактовать однозначно. Ордерная архитектура может с равным успехом символизировать американскую демократию или русскую монархию, быть предметом гордости английских дворян или латиноамериканских нуворишей, намекать на ценности гражданской солидарности или глубокой религиозности. В универсальности заключалась и главная сила ордера, и главная слабость. Будто архитекторы общались друг с другом на языке, до конца понятном только им, для стороннего наблюдателя остающемся полузагадкой.

Нет ничего удивительного в том, что индуистские храмы и готические соборы до сих пор невероятно популярны в качестве достопримечательностей. Ни одно классическое здание не сравнится с ними в способности пленять чувства. Готические соборы говорят с прихожанином на понятном ему языке образов, они создавались как своего рода средство пропаганды: просвещения и одновременно устрашения.

Украшением готического собора была сама его каркасная конструкция, убеждающая в величии бога лучше любых идеальных пропорций. Авторы, очевидно, это понимали, и орнамент множества соборов многократно дублирует линии его сводов, арок и окон. Если вы посмотрите на стену собора в Шартре или в Амьене, то ни за что не догадаетесь, какие из каменных тяг на стене действительно несущие, а какие только имитируют полезность.

Вместе с тем, поскольку большинство жителей Европы в Средние века не умели читать, украшения храмов были одним из немногих способов рассказать историю. Отсюда обилие скульптуры на фасадах – изображения сцен из Библии, святых и инфернальных существ. Человека Средневековья, не получившего всей массы впечатлений, которой одаривает современный большой город, подобное красноречивое изобилие, скорее всего, завораживало и заставляло благоговеть.

Готику с ее несдержанностью начиная с эпохи Возрождения перестали особенно жаловать в Европе и по-настоящему вспомнили с благодарностью только с приходом индустриальной революции, когда в архитектуру снова пришел каркас, теперь уже металлический. Он опять дал архитекторам возможность заполнять поверхности стен сравнительно свободно. Города росли, вместе с ними – размер и вместимость построек, а значит, и количество квадратных метров стен, которые можно было бы украшать чем угодно. Для орнамента наступил золотой век эклектики. Фасады зданий могли отражать самые разные вкусы. Одни походили на ренессансные палаццо, другие – на мечту о никогда не существовавшей на деле слишком красочной русской архитектуре, третьи напоминали о суровом скандинавском Средневековье, четвертые старались «честно» показывать, как устроена конструкция здания, и так далее. Было кое-что, отличавшее эксперименты XIX века от всего, происходившего раньше. До тех пор орнамент в большей или меньшей степени был органической частью архитектуры, он не мог мыслиться совсем уж отдельно от структуры и назначения постройки. В XIX веке появились и возможность физически отделить здание от его украшения, и представление, что декор прежде всего помогает созданию композиции здания. Орнамент превратился как будто бы в нечто самостоятельное, не нуждающееся в объяснении и глубокомысленности. Пышные постройки на Рингштрассе в Вене, Парижская опера, петербургские доходные дома, ранние небоскребы в Чикаго и Нью-Йорке, особняки в стиле модерн в европейских столицах стали результатом свободы, обретенной благодаря изобретению металлического каркаса. И вместе с тем разнообразие было свидетельством кризиса. Богатый, иногда слишком богатый декор казался самоцелью, красивой оберткой, которая должна была бы «продавать» дом. В ней больше не было ни сверхидеи, ни сакрального смысла, ни вдумчивых профессиональных поисков.

Неудивительно, что сдержанного человека с утонченным вкусом все это могло раздражать. Слишком уж были похожи на торты некоторые королевские дворцы и музеи во второй половине XIX века в Австро-Венгрии.