Моргана Девлин - Лорд Галифакс: Святой Лис [litres]

Однако после первого этапа конференции стало понятно, что выработанные договоренности о Всеиндийской Федерации не так замечательны, как казалось вначале. Сами и предложившие эту схему князья начали сомневаться: «Князья весьма естественно колебались, поскольку они поняли, что конечным последствием установления федерации будут ограничения их традиционных полномочий» 257 257 Earl of Halifax . P. 124. . Все это предвещало новый этап обострения ситуации.

Несмотря на то, что уже в мае этого, 1931 г. вице-королевство барона Ирвина заканчивалось, он все-таки решил не оставлять дурное наследство своему преемнику. Необходимо было договариваться с Ганди и его сторонниками. Как комментировал это Сэм Хор: «Бойкот британских товаров, неуплата налогов, косвенная поддержка террористических актов и насилия слишком ясно показали их право затруднить любое конституционное урегулирование по соглашению. Вице-король и его советники чувствовали, что великое и возможно заключительное усилие должно быть сделано, чтобы привести Ганди к круглому столу и побудить Конгресс сотрудничать. Ирвин обладал качествами, которые были необходимы для примирения. Один из вице-королей, у которых были деловые отношения с Ганди, он видел вёсны, которые дали Махатме его поразительную власть» 258 258 Viscount Templewood. P. 54. .

Поэтому Ирвин вновь протягивал руку Ганди и Индийскому национальному конгрессу, но ни сам Махатма, ни отец и сын Неру не желали ее пожимать из тюрьмы. Вице-король тогда принял личное решение: он своей собственной волей теперь выпускал Махатму Ганди на свободу. Вместе с этим рабочий комитет Индийского национального конгресса, ранее объявленный незаконным, был восстановлен. Это было необычайно смелым решением, от которого его отговаривали все. Армия, провинциальные чиновники, министр внутренних дел Индии – всё его ближайшее окружение было против такого жеста. Они предупреждали, что это вызовет в первую очередь переполох среди мусульман, единственных верных сторонников британской власти, и может даже привести к мятежу. Но Ирвин отличался феноменальным упрямством, и если он в чем-то убедил себя, значит, будет следовать этой линии при любых условиях.

Естественно, в Лондоне, в его родном Парламенте весть об освобождении Ганди произвела чрезвычайный эффект. Особенно не могли прийти в себя сторонники жесткого курса колониального империализма – Уинстон Черчилль, Остин Чемберлен, друг Ирвина Джордж Ллойд и др. На их гневные речи вице-король не обращал внимания. Палата общин теперь была не его вотчиной, по возвращении в Лондон его ждала Палата лордов, что в значительной степени Ирвина успокаивало. Успокаивала его и смерть Неру-отца, Мотилала, оставившего Ганди и сына Джавахарлала вдвоем бороться за лидерство и пошатнувшая позиции ИНК.

Едва выйдя из тюрьмы, Ганди начал выдвигать чрезмерные требования, например, о рассмотрении дел в отношении полицейских и злоупотреблении полномочий, с которыми они разгоняли мятежников. На это Ирвин ответил решительным «нет», обвинив Ганди в том, что он эти мятежи и провоцировал. Отцу, лорду Галифаксу, вице-король писал: «У меня уже, действительно, кончается терпение иметь дело с таким человеком, который утверждает, что был значительно потрясен, когда несколько полицейских поступили неправильно, и при этом его не затрагивает то, что силы, которые он призвал к действию по всей стране, привели к неисчислимым нападениям на полицию и продолжили преследование законопослушных граждан» 259 259 Hickleton Papers. . Это сбило спесь с Ганди, и он решил больше не провоцировать вице-короля, а наоборот, искать его милости.

14 февраля, в день святого Валентина, он отправил Ирвину следующее письмо:

Дорогой Друг,

как правило, я не жду внешних побуждений и не настаиваю на соблюдении формальностей, но немедленно ищу личного контакта с чиновниками всякий раз, когда чувствую, что такой контакт необходим. Так или иначе, в данном случае я пропустил руководство внутреннего голоса. Но я получил предложения от друзей, совет которых высоко ценю, что я должен искать встречи с Вами прежде, чем прийти к любому решению. Я больше не могу сопротивляться этому совету. Я знаю об ответственности на моих плечах. Ее усилила смерть ученого мужа Мотилала Неру. Я чувствую, что без личного контакта и сердечного разговора с Вами совет, который я могу дать своим коллегам, может быть неправильным. Друзья, которых я направил, чтобы прочитать слушания лондонской конференции, выражают значение и надежду, которую я хотел бы разделить. Есть другие трудности, которые будут преодолены, прежде чем я смогу советовать приостановить кампанию гражданского неповиновения и сотрудничать в остающейся работе конференции. Чувствую, что, прежде чем рабочий комитет примет любое окончательное решение, для меня было бы лучше увидеть Вас и обсудить наши трудности с Вами. Я поэтому спрашиваю Вас о необходимости послать за мной, наша встреча уже может быть возможной. Я хотел бы встретить не вице-короля, а человека в Вас.

Я могу ожидать ответ к понедельнику? В отсутствие ответа я предлагаю уехать из Аллахабада во вторник в Бомбей, где ожидаю пробыть четыре дня. Мой адрес в Бомбее – Лэбернум-Роуд.

Я,

Ваш верный друг,

Ирвин ответил ему согласием, два дня спустя докладывая министру Бенну все обстоятельства: «Ситуация меняется довольно быстро. Я телеграфировал Ганди, сказав, что я смогу увидеть его завтра или в среду. Вся информация, которую я получаю, предполагает, что это действительно будет вопросом личного обращения и убеждения без любой аргументации. Карты, которые, как я представляю себе, он разыграет, будут сочувствием, пониманием его надежд, подозрений и разочарований. Некоторая игра будет на том, о чем все говорят, а именно о его тщеславии, любви к власти и индивидуальности; но, прежде всего, я буду стремиться передать ему реальную искренность чаяний конференции в Лондоне. Вы можете доверять мне, что я приложу все усилия, и вряд ли кто-то сможет сделать больше. Састри <���…> подвел итог, заявив: “Он похож на женщину; Вы должны его завоевать; поэтому, прежде чем Вы встретитесь, выполните все Ваши ритуалы, прочитайте все Ваши молитвы и наденьте Ваши самые глухие духовные одежды!” Он сказал Ганди: “Если Вы будете видеть вице-короля, то я гарантирую, что Вы выйдете завоеванным, и впредь Вы будете его человеком”, на что Ганди ответил: “Я хочу быть завоеванным”» 261 261 Ibid. P. 392. .

Эта любовно-мистическая игра переросла в легендарную встречу 17 февраля, которая заставила Черчилля произнести одну из своих знаменитых речей: «Вызывает рвотное чувство и отвращение зрелище Ганди, этого бунтаря из мелких адвокатов, выступающего в роли полуголого факира, разгуливающего по ступеням дворца вице-короля, чтобы провести переговоры на равных с представителем Короля-Императора». Это было отражением не только чувств многих в Великобритании, это было еще и абсолютно характерной реакцией заднескамеечника Палаты общин на любое значимое событие и любых людей, которые, в отличие от них, заднескамеечников, занимались реальной политикой.