Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Суворов 26 октября в обращении к магистрату писал:

«…Торжественно сим паки уведомляю, что обыватели, мещане и посторонние, защитою их особ и имения пользоваться [будут] и забвению все предано будет, как в 6-м пункте моих прежних постановлений написано и утверждено». [1478] Там же. С. 402.

28 октября в ордере И. Е. Ферзену о преследовании войск повстанцев за Вислой было написано:

«…теперь, по-видимому, дирекция ваша на них; прикажите их крепко бить. Сдающимся: згода! – пардон!

А коли не то, до атаки, то и вольность!» [1479] Там же. С. 403.

В ордере ему же 1 ноября сказано:

«Из вчерашнего моего письма ваше превосходительство усмотреть изволили, какие части капитулируют <���…> и с ними сообразно из Праги моего к вам отзыва от 27 числа извольте поступать весьма ласково и друже-любно…» [1480] Там же. С. 405.

Итак, все эти дни Суворов и в переговорах с варшавским магистратом, и в ордерах, дошедших до нас, говорит об одном и том же: мирное население может быть вполне спокойно, его безопасность как личная, так и имущественная гарантирована русским главнокомандующим. Сдающиеся войска должны быть приняты милостиво и даже дружественно. Суровость будет только по отношению к тем, кто продолжает сопротивляться. Вот как определяет он эту линию поведения в письме к генералу Шевичу 4 ноября, рассуждая о нежелании генералов Магдалинского, Вавжецкого и Гедройца сложить оружие:

«Вы видите, между тем, что не 20 000, идет дело на гонор <���…> причем обыкновенной отзыв отчаянности стать за оной до последней капли крови. Мечта сия могла пройти, как Горжанской [1481] Польский генерал-поручик А. Горжинский был сторонником капитуляции. отсюда к ним возвратился. Удача им вяще услождена; будьте с ними милосердны, однако, затем упорных [1482] То есть тех, кто откажется капитулировать. бейте до конца наипоспешнейше! Впротчем, покоряйте, увольняйте, возвращайтесь скоро назад…» [1483] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 406.

Надо отметить, что из рапорта 10 ноября к фельдмаршалу Румянцеву видно, что все генералы, упомянутые в письме 4 ноября, сдались. Применять оружие против упорствующих не пришлось [1484] Там же. С. 426–427. .

Наконец, в «Реляции о занятии Варшавы» 7 ноября сказано:

«29-го числа в 9 утра торжественно победоносные войски <���…> с барабанным боем и музыкою в Варшаву вступили <���…> На самом берегу, при переходе мосту, магистрат и все мещанство, вышед во сретение победителей с хлебом и солью, поднесли городские ключи. Берег, улицы, площади, все были усыпаны народом, повсюду кричали: “Виват Екатерина”. Когда генерал-порутчик Потемкин отправлен был от меня к королю обнадежить его в безопасности и успокоить, при въезде его в королевский замок, множество народу, наполнявшего площадь в замке и улицы, встретили с таким же восклицанием…» [1485] Там же. С. 423.

Таким образом, документы прямо свидетельствуют о стремлении Суворова действовать в отношении побежденных мягко, силу применять только к упорно сопротивляющимся, но как раз таковых и не оказалось. Но откуда же тогда жертвы, на которые обычно ссылаются обвинители? Во-первых, необходимо отметить, что они появились во время штурма, а не после капитуляции, как утверждает карикатура. К сожалению, во время сражения жертвы неизбежны. Войска, штурмовавшие Прагу, отлично знали об убийствах, совершенных в ночь мятежа, и не только в Варшаве, но и позднее в Вильно. Это озлобляло их, ибо избиение безоружных солдат в церквах и казармах совершалось не военными, а гражданскими, то есть было противно обычаям войны. Кроме того, во время штурма взорвался склад боеприпасов, начиненных для употребления. Это вызвало обширный пожар и ранения среди войск и обывателей, равно как и гибель множества людей в пламени пожара до того, как Суворов, явившийся лично в горящую Прагу, приказал тушить город. Наконец, жертвы среди населения объясняются и тем, что в бою приняла участие национальная гвардия, то есть ополчение Праги. Это те самые 3000 пражских обывателей с пиками, о которых наш герой писал 19 октября в рапорте Румянцеву [1486] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 395. .

Необходимо сказать об обстоятельстве, о котором всегда писали в России до 1917 г. и которое старательно замалчивалось с конца 1930-х гг. Прага во времена Суворова вмещала обширное еврейское гетто, ибо в Польше до 1794 г. евреи были изгоями, могущими проживать только в специально отведенных районах городов и местечек. Религиозная нетерпимость лишала их большей части гражданских прав и делала людьми четвертого сорта. Декреты Т. Костюшко, провозглашавшие свободу для поляков и обещавшие равенство и раскрепощение, вдохновили пражан, и они, желая доказать преданность новой власти, составили национальную гвардию и решили принять участие в защите родного города, надеясь таким образом заслужить признание своих гражданских прав от польского правительства. К сожалению, русские солдаты в таких политических тонкостях не разбирались, и когда среди своих неприятелей они увидели пражских мещан, в том числе и евреев, что было по понятиям солдат ни с чем не сообразно, пощады давать им они не стали. Однако приказа истреблять гражданских, как мы видели, Суворов не отдавал, наоборот, требовал щадить их. Религиозной нетерпимостью и антисемитизмом он никогда не отличался, напротив, привык использовать польских евреев как поставщиков полезной разведывательной информации, это видно из документов.

Следовательно, то, что произошло на улицах Праги, – результат рокового стечения обстоятельств, неизбежных и нами перечисленных. Повторюсь, когда Суворов прибыл в Прагу вслед за войсками, он прекратил всякие насилия и, более того, проследил, чтобы мост через Вислу был сожжен, в том числе чтобы опьяненные кровью солдаты не ворвались в мирную и беззащитную Варшаву.

Итог всему вышесказанному подведут два документа. Первый – короткое письмо, написанное Суворовым Румянцеву 16 ноября:

«В Екатеринин день поднесена мне от магистрата Варшавского, именем обывателей, табакерка с лаврами из бриллиантов…» [1487] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 434.

На середине крышки был изображен городской герб – плавающая сирена и под ней подпись: Warszawa zbawcy swemu («Варшава своему избавителю»); внизу же герба – другая подпись, обозначающая день пражского штурма: «4 ноября (24 октября) 1794 года».

На следующий день, рапортуя фельдмаршалу о взаимоотношениях с поляками, он пишет:

«Все предано забвению. В беседах общаемся как друзья и братья. Немцов не любят. Нас обожают…» [1488] Там же. С. 435.

Окончание боевой страды вызывало в герое нашем радость, он и выразил ее в донесении графу Задунайскому об окончании кампании: