Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

«Виват, великая Екатерина! Все кончено, сиятельнейший граф! Польша обезоружена». [1489] Там же. С. 424.

Вместо даты письмо было помечено: «день архистратига Михаила» [1490] Там же. . Через десять дней в рапорте о состоянии страны повторяется то же, но в более прозаичной форме:

«Касательно же до войск – оные по местным обстоятельствам расположены и в сообщении предопасностей не нахожу, поелику инсургентов не существует и везде спокойно» [1491] Там же. С. 436. .

Теперь можно было хлопотать о войсках и о себе. Естественно, что пришлось обратиться к фавориту. Он писал ему прямо из покоренной Праги:

«Милостивый Государь Граф Платон Александрович!

Ея Императорскаго Величества победоносные войска одержали паки верховнейшую славу! Летели чрез волчьи ямы с копьями, герзы [1492] Искусственное препятствие в виде бороны с высокими зубьями. , засеки, рогатки, глубокие рвы водяные, высокий вал, двойной ретраншамент.

Ваше Сиятельство с блистательнейшей победой покорнейше поздравляю! и пребуду с совершеннейшим почтением…» [1493] Северный архив. – СПб., 1822. – Октябрь, № 20. – С. 117.

И подписаться пришлось «Вашего Сиятельства покорнейший слуга» [1494] Там же. . Было это горько, ибо он понимал, что фигура эта князю Потемкину не равна, но что же поделать: с волками жить – по-волчьи выть.

Он отправлял это письмо в Петербург, еще не зная, что его уже рекомендуют там не письма к фавориту, но громкие победы. 26 октября, еще не зная о взятии Праги, императрица пишет ему:

«Граф Александр Васильевич. Поспешное ваше шествие на неприятеля и неоднократное его поражение, наипаче же 6 сентября при Крупчице и 8 при Бресте, суть новые доводы вашего неутомимого к службе нашей рвения, предприимчивости, искусства и мужества…» [1495] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 402.

Она жаловала ему бриллиантовый бант к шляпе и три пушки из взятых трофейных орудий. Когда же 18 ноября герой кампании генерал-майор Исленьев привез государыне реляцию о занятии Варшавы, она приняла решение. Очевидно, зрело оно в течение последних недель, по мере того как с польских равнин приходили вести о стремительном походе Суворова и блистательных победах. Теперь же, когда чаемое свершилось, императрица поступила так, как подсказывало сердце.

В этот раз человек, которого государыня решила вознаградить, был полностью достоин этого. Теперь это был полководец, который выигрывал не только сражения, но и войны. Необходимо понимать, что когда мы восхищаемся победами Суворова в Италии и силой духа в швейцарском трагическом походе, мы видим результат его «военной практики», обретенной за пять лет до того на равнинах Польши, когда он, преодолев сопротивление недоброжелателей, Репнина, Салтыкова и прочих, в Петербурге и Вильно, вырвал из их дряблых рук право верховного командования на театре войны, блестяще повел ее и быстро одержал победу.

Императрица Екатерина видела и понимала, что у нее и у России есть новый великий воин, сравнить с которым в Европе теперь было некого. Особо была благодарна она ему за то, что он в ее глазах поразил не столько поляков, сколько ужасного демона революции, свергающего троны и отсекающего головы венценосцев. Демона, неожиданно вставшего в полный рост на западном рубеже империи. Ни один из придворных куртизанов, никто из облаченных в генеральский мундир, бледных от зависти к этому воину петербургских интриганов не был способен на такое. Когда настал роковой час, враг страшнее и хуже Пугачева и турок ударил в двери императрицыных чертогов – вот тогда оттираемый ими уже четыре года Суворов сам собой выступил вперед и как по мановению волшебного жезла спас и царствование, и царство. И поэтому пелена на какое-то время спала с глаз Екатерины – и она решила наградить его по заслугам. Однако сила привычки к придворным интриганам, раболепно ей служившим, была столь велика, что императрица решила действовать не открыто, а поставить их перед фактом, чтобы закрыть им рты. Вот что писал об этом в Лондон граф Безбородко нашему послу графу С. Р. Воронцову:

«Секретно положено, что по получении формального о Варшаве известия послать графу Суворову чин фельдмаршала, так чтоб здесь тогда уже сведали, когда уже после подробной реляции отправлены будут к графу Румянцеву все награждения… Всего страннее, что граф Николай Иванович [1496] Салтыков. не в конфиденции по сим двум пунктам и думает еще, что Суворова сделают только генерал-адъютантом…» [1497] Сб. РИО. – Т. 29. – С. 274.

Так писал он 9 ноября, то есть за 9 дней до прибытия Исленьева, и прибавлял свое мнение о справедливости такого награждения:

«…но когда меня спросили, я сказал прямо, что взяв столицу, если бы меня не сделали фельдмаршалом, несмотря на старшинство дармоедов, я бы счел несправедливость. Как дело уже было решено, то и неудивительно, что опробовали мои мысли» [1498] Там же. С. 275. .

Перед нами очень ценное свидетельство того, как сложно принималось это решение и что оно было принято лично императрицей и никем другим.

Наступило 19 ноября, в Зимнем дворце был благодарственный молебен, после которого Екатерина II на большом выходе, отведав поднесенный ей хлеб-соль из Варшавы, собственноручно поднесла их своей фрейлине графине Наталье Суворовой [1499] Исторический вестник. – СПб., 1900. – Т. 80. – С. 540–541. . Это была очень большая честь для 19-летней девушки и для ее отца. Потом был парадный обед, в середине которого государыня произнесла тост за здоровье генерал-фельдмаршала Суворова. Если бы гром поразил сидящих за столом графа Салтыкова и иже с ним, то они и тогда были бы удивлены менее. Меж тем рескрипт императрицы уже мчался с курьером в Варшаву, он был короток, но выразителен:

«Господин генерал-фельдмаршал граф Александр Васильевич! Поздравляю вас со всеми победами и со взятьем прагских укреплений и самой Варшавы. Пребывая к вам отлично доброжелательна,

К рескрипту прилагался фельдмаршальский жезл. Д. М. Бантыш-Каменский приводит еще одно письмо от Екатерины II:

«Вы знаете, что я не произвожу никого через очередь, и никогда не делаю обиды старшим, но вы, завоевав Польшу, себя сделали фельдмаршалом…» [1501] Бантыш-Каменский Д. М. Указ. соч., ч. 2, с. 136.

Однако в столице среди обойденных стоял скрежет зубовный. Очень точно охарактеризовал стенания и недовольство граф Завадовский, бывший фаворит Екатерины II, в письме все тому же послу в Лондоне Воронцову от 6 января 1795 г.:

«Произведение Суворова в фельдмаршалы кольнуло генералов старее его. Граф Салтыков, князь Репнин, Прозоровский, князь Долгоруков просят увольнения от службы. [1502] Недаром Суворов в 1793 г. писал о них: «Фальгот и компания сошли на Фельдмаршальстве] с ума» (Суворов А. В. Письма. – М., 1986. – С. 258). Граф Салтыков, как горячее наступал, то уже и отставлен; другие то же получат, когда настоять не перестанут. Суворов просвещается в Варшаве. Не перестает блажить. В прочем чудак, но всегда побеждать – есть его жребий, и в войне все его сверстники останутся позади. Правду сказать, они ему не равны ни сердцем, ни предприимчивостью» [1503] Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. – М., 1992. – С. 262. .