Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Правду сказать, сибарит и бездельник, смотревший на свои высокие должности как на синекуру и возможности для обогащения, Завадовский, однако, был человек умный, образованный, очень наблюдательный. Россия ему, кстати, через десять лет будет обязана либеральным цензурным уставом и открытием трех университетов. Он – фигура типичная для екатерининского времени. Отметим, как верно определил он причину превосходства Суворова над всеми своими недоброхотами: у них «маленькие и сморщенные» сердца [1504] Записки императрицы Екатерины Второй. – СПб., 1907. – С. 568. , как характеризовала сердце покойного Петра III императрица в письме к графу Понятовскому, то есть по своим духовным качествам они проигрывают полководцу; они непредприимчивы, им не хватает ни таланта, ни мужества, ни храбрости.

Эпилогом к проблеме пражского кровопролития послужит один приказ, отданный из штаба Суворова 22 ноября 1794 г.:

«Вследствие повеления его сиятельства господина генерал-аншефа, многих орденов кавалера и обеих империй графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского, по просьбе, дошедшей от прагского мещанина Мация Клейна, который с сим отправлен, предписывается забранных во время штурма сына его и дочь, находящихся ныне в оном полку приказать отдать без всяких отговорок и сему дежурству рапортовать» [1505] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 439. .

Есть документ и об отношении Суворова к побежденным повстанцам. Тридцатого ноября он пишет фельдмаршалу Румянцеву:

«За донесением моим вашему сиятельству, еще явилось из числа бывших остальных инсургентов [1506] Повстанцев. для пашпортов обер-офицеров 12, нижних чинов 485, всего же от нас увольненных с прежними 24 972 человеками составляет 25 469, более уже третий день не являлось…» [1507] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 440.

Рапорт этот свидетельствует о том, что слова и дела у героя не расходились. Провозгласив мир при капитуляции Варшавы, предлагая в приказах милостиво обходиться со сдающимися добровольно, он за тридцать дней отпустил по домам, снабдив паспортами, 25 тысяч вчерашних неприятелей. Можно ли быть более милосердным посреди ужасов и страданий войны?

Это благородное милосердие, верный признак настоящего солдата, вскоре стало вызывать раздражение в Санкт-Петербурге. Если вы помните, Завадовский охарактеризовал поведение Суворова в Варшаве очень емко – «блажит», то есть поступает не так, как положено, а как считает правильным, то есть по совести своей нарушает норму и становится в один ряд с великими русскими блаженными – Василием, Алексеем, человеком Божиим, и Ксенией Петербургской. Общее мнение сановного Санкт-Петербурга и самой императрицы выразил в письме все к тому же Воронцову один из виднейших дельцов той эпохи статс-секретарь Екатерины II Д. П. Трощинский:

«Правду сказать, Граф Суворов великие оказал услуги взятием Варшавы, но зато уж несносно досаждает несообразными своими там распоряжениями. Всех генерально поляков, не исключая и главных бунтовщиков, отпускает свободно в их домы, давая открытые листы. Вопреки сему посланы к нему прямо повеления, но пока он их получит, много наделает вздору…» [1508] Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. – М., 1992. – С. 263.

И действительно: по получении распоряжения из столицы полководец отправил туда под стражей ряд военных и политических деятелей. Приказ был выполнен, но совесть его была неспокойна, и он написал об этом Хвостову 17 марта 1795 г.:

«Граф Игнац Потоцкий, тоже Мостовский, Закржевский, банкир Капустас и башмачник Килинский в угодность двора от меня в С[анкт]-Петербурге. Изрядно они хорошо содержутца, но мой пароль тем не содержан [1509] То есть обещание, данное именем императрицы, простить мирных граждан и предать все забвению (см. Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 3. – С. 400). , в нем: забытие прежнего – и они вольны. Стыдно России их бояться, ниже остерегатца. Польша обезоружена! Пора им домой, и не в коня корм. Вашему благоразумию это внушение весьма рекомендую. Мне совестно, хотя без торопливости…» [1510] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 460.

При этом надо отметить, что просил Суворов не за рядовых участников восстания и революции, а за виднейших ее деятелей: граф Игнац Потоцкий – противник России, руководил внешней политикой повстанческого правительства; Т. А. Мостовский – публицист, видный идеолог восстания; А. Капустас – владелец банковской конторы, пожертвовал на варшавское восстание значительные суммы денег, был членом Высшей Рады Народовой от мещан; Ян Килинский – мастер сапожного цеха, один из руководителей восстания 6–7 апреля в Варшаве, член Высшей Рады Народовой от мещан. Все они содержались в заключении, правда, достаточно мягком, до самой кончины Екатерины II. Амнистированы вместе с Т. Костюшко Павлом I. Таковы те, о ком хлопочет Суворов, и тем не менее он строго помнит старинное правило: слово солдата – золотое слово, давши, его надо держать, честь требует.

Однако же не торопитесь, читатель, делать скоропоспешный вывод, что полководец недоволен императрицей: к ней он испытывает истинное благоговение. В письме 5 декабря 1794 г. де Рибасу о производстве в фельдмаршалы он пишет:

«Вы не можете, впрочем, не знать сего. Но – мог ли предполагать? Я сему не поверю до конца дней моих. <���…> молебствие, 201 выстрел, Августейшая Монархиня коленопреклоненная; дочери моей самый ласковый прием… хлеб и соль варшавские отведаны, поднесены собственноручно моей дочери; обед, в середине которого я пожалован… плачу; пьют мое здоровье [1511] То есть тост самой императрицы. стоя, 201 выстрел; мне, последнему из слуг господних и Императрицыных, совестно и пересказывать <���…> Горчаков [1512] Племянник князь А. И. Горчаков. , осыпанный милостями, немедленно отправлен с жезлом, боюсь и сказать…» [1513] Суворов А. В. Письма. – С. 286.

По прошествии пятнадцати дней пишет он Г. Р. Державину, стихи которого давно уже родили в душе полководца глубокие дружеские чувства. Они переполняют сердце его, и после первых же приветственных строк Суворов переходит на стихотворный размер, судите сами:

«Милостивый государь Гавриил Романович.

Простите мне, что я на сей раз, чувствуя себя утомленным, не буду вам ответствовать так, как громкий лирик; но в простоте солдатского сердца моего излию чувства души своей: