Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Счастлив вития, могущий достойно воспеть деяния толико мудрого, кроткого, человеколюбивого, сидящего на троне Божества! Вы, имея талант, не косните вступить в сие поприще; слава ожидает Вас. Гомеры, Мароны, Оссианы и все доселе славящиеся витии умолкнут пред вами. Песни Ваши как важностию предмета, равно и красотою искусства возгремят в наипозднейших временах, пленяя сердце… душу… разум…» [1514] Суворов А. В. Письма. – С. 287.

Не торопясь, вдумчиво вчитайтесь еще и еще раз в эти суворовские стихотворные строки. Вчитайтесь – и вы почувствуете, что в них есть то, без чего нет поэзии, – искренность.

Весь Суворов, весь его нравственный склад предстает в этих письмах конца ноября и стихах конца декабря 1794 г. во всей полноте. Он стремителен в поражении неприятеля, милосерден к покорившемуся побежденному, он дает и держит слово, ему совестно, если оно нарушено другими. Он видит несправедливость и мелочную трусость советников императрицы. Но она для него божество всесильное и милосердное, она выше любой критики, ей можно только верно служить. И вот уже без малого полвека он это делает. И достигнув в этом фельдмаршальского звания, Суворов остался простым русским солдатом. Человеком своего времени и человеком на все времена.

1рошло полтора месяца с тех пор, как была взята Прага Варшавская, уже умиротворена Польша, а на Суворова продолжал литься поток наград. В начале декабря 1794 г. в Варшаву прибыл курьер из Потсдама с письмом от Фридриха Вильгельма II. Король писал:

«Хотя я и уверен, что Вы от щедрот Вашей монархини за отличные ваши заслуги и давно доказанное мужество награждены совершенно и столь же мало желаете других знаков отличия, сколь мало в оных к умножению вашей славы имеете нужды, однако же надеюсь, что вам не неприятно будет принять отсылаемые при сем мои ордена Красного и Большого Черного орла яко памятник непрерывного почитания и отличного уважения, в коем я вас еще уверяю…» [1515] РНБ РО. Ф. 755. Т. 14. Л. 76 об.

Императрица 19 декабря утвердила награждение:

«Граф Александр Васильевич. Присланные Вам от Его величества Короля Прусского ордены Черного и Красного орлов принять и возложить на себя я вам позволяю…» [1516] Там же. Л. 56.

В конце января 1795 г. император Священной Римской империи германской нации Франц II прислал полководцу свой портрет, украшенный бриллиантами, однако сопровождавшее его письмо вызывает ряд вопросов. Вот оно:

«Любезный господин фельдмаршал Граф Суворов.

Как капитан Лангфрей к своему месту ныне отправляется обратно, то и посылаю при сем случае вам мой портрет и желаю чтобы вы приняли оный с таким же удовольствием, с какою охотою стараюсь к вам подать чрез то явный знак особливого моего к личным вашим достоинствам уважения. Впрочем я надеюсь, что вы теперь здоровы и понесенным вами неутомимым подвигам провождаете ваше время в отдохновении. Франц» [1517] РНБ РО. Ф. 755. Т. 14. Л. 75. .

Во-первых, смущает форма уведомления о награде: отослать ее с офицером, едущим к месту службы в Польше, а не с особым курьером – это несколько странно. Во-вторых, слова, что портрет – «явный знак особливого моего к личным вашим достоинствам уважения», можно истолковать как то, что это ценный подарок, но никак не награда. В-третьих, покойный император Иосиф II возвел нашего героя за выигранную баталию в графское достоинство империи, а Франц II за выигранную войну, предоставившую возможность увеличить размеры страны, присылает всего лишь свой портрет, хотя и в бриллиантовой оправе. Это понижение статуса награды и по сравнению с предыдущей, и в свете оказанной услуги. Ну и в-четвертых, прусский король прислал свой высший орден Черного орла и второй после него орден Красного орла за услугу точно такую же, как и оказанную Францу II, но статус прусской награды значительно выше. А австрийский монарх прислать равноценную (в данном случае военный орден Марии-Терезии Большого Креста) не пожелал. Это было, конечно, его право, но такой поступок раскрывал отношение императора и к подвигу Суворова, и к Екатерине II, и к России. Это можно считать прологом той политики, которая будет характеризовать отношение Австрии к России и к Суворову во время итало-швейцарского похода 1799 г.

Как раз посередине между прусским и австрийским награждением 1 января 1795 г. последовал указ императрицы Правительствующему сенату с повелением «заготовить к подписанию нашему похвальную грамоту с изображением заслуг его» [1518] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 453. во время польской кампании.

Конец зимы 1795 г. принес нашему герою исполнение давнего желания: для Наташи нашелся жених. Им стал старший брат фаворита граф Николай Зубов. Ему шел 33-й год, через шесть лет судьба сделает его тем, кто первым нанесет удар по голове императору Павлу I в роковую ночь переворота с 11 на 12 марта 1801 г. Современники либо молчат о нем, либо характеризуют отрицательно. Однако за него высказалась сама государыня, ее вмешательство в домашние дела Суворова засвидетельствовано письмом фаворита фельдмаршалу, судя по всему, относящимся к поздней осени 1794 г.:

«Всемилостивейшей Государыне. показаться может необычайным, а может быть, и неприличным, что дочь столь знаменитого Российского полководца, слывущего столь привязанным и к вере, и к отечеству своему, отмеченная именем и покровительством Великой нашей государыни [1519] То есть фрейлина императрицы. , выдается за иностранного иноверца [1520] То есть графа Ф. И. Эльмпта. …» [1521] ЖМНП. – 1856. – Ч. 92. – № 10. – С. 42–43.

Это был пробный, но весомый шар. Суворов все понял и спорить не стал, что видно из последней фразы поздравительного письма де Рибасу, отправленного из Варшавы 16 января 1795 г.:

«Поклонитесь от меня моим друзьям, особенно же Их Сиятельствам Графам Зубовым, которых я любил и уважал здесь, как родных, и было от чего» [1522] Русский архив. – 1872. – № 3. – Стлб. 1018–1019. .

Увы, даже великие люди имеют слабости, полководец явно так и не сумел пока что раскусить фаворита и его братьев. Но почему же обе стороны столь радостно устремились к этому брачному союзу?

Суворов нуждался в родстве с фаворитом, надеясь, что таким образом он раз и навсегда вырвет отравленное «оружие» из рук своих недоброжелателей: графов Салтыковых и князя Репнина. Он надеялся, что это сделает его ближе к трону и ему будет легче получить новое назначение, если у императрицы возникнут очередные военные планы. Дело было не в безмерности честолюбия или воинственности характера. Нет, причины здесь были совсем иного рода: он чувствовал, что годы берут свое, что здоровье изнашивается и время утекает безвозвратно. Он не столько страшился смерти: она неизбежна, сколько дух его возмущался перед перспективой старческих немочей и дряхлости (пример Румянцева был перед глазами). Поэтому он ясно отдавал себе отчет в том, что только военная практика возвращает ему силы и, что самое главное, не дает угаснуть душе под беспощадными ударами старости. Инстинктивно чувствовал он смертоносность для себя мирной жизни и потому постоянно думал о новых военных походах. Он хотел еще жить.