Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Победа, как плащ, покрыла собою изъязвленное страстями душевное перенапряжение Суворова, изматывающее его в предыдущие дни. Ему все время представлялось, что морские начальники «не торопятся» атаковать турок ни до, ни после боя 7 июня, а он и его солдаты могут подвергнуться смертельной опасности. Сказать это прямо Нассау он не мог и потому начинал письмо к нему с похвал, а потом уже переходил к важной для себя теме:

«Вы действуете, любезный Принц, с тою благородной искренностью, коя свойственна только великим душам <���…> Будь Кинбурн в безопасности, я, конечно, мог бы поручиться, что отражу все попытки высадки, но ежели в будущем турки получат морем сильные подкрепления, что впрочем, мало вероятно, – не поручусь ни за что…» [668] Суворов А. В. Письма. – С. 148.

Так пишет он 3 июня, до сражения. А вот что написал наш генерал 9 июня, после боя, сперва благодаря Нассау:

«Батарея на косе, называемая блокфорт… да, мой Принц, если бы Вы постоянно угрожали противнику, ее бы, пожалуй, было нам достаточно. Ее занимают два баталиона, что поделаешь, мы люди сухопутные, без парусов. На полдороге от Черного моря до Кинбурна есть кое-какие овраги, где можно укрыться и передвигаться ползком, только не очень-то удобно там циркулировать, понеже немало осталось в земле трупов…» [669] Там же. С. 150.

Известно, что смрад от разложившихся тел был такой, что солдаты нередко падали в обморок, поэтому, как указывалось выше, Потемкин требовал ликвидировать батареи. В приведенной цитате письма важна скрытая мысль: «В огне сражения нам на суше так же смертельно опасно, как и вам на судах, но никто же из нас не жалуется». Снова он развивает эту тему на следующий день:

«Ваш левый фланг опирается на редуты с пехотой и пушками [670] Суворов имеет в виду редуты на Кинбурнском полуострове, построенные еще осенью 1787 г. , 4 орудия крупного калибра, благодаря Горацию, будут служить значительно более полезной цели. Сегодня ночью мы их вроем в землю посредине косы. Вы меня понимаете.

Поздравляю Вас, дорогой Принц. Уже сияют в будущем следствия Вашей победы, пусть я и никудышный моряк, но сие внятно и мне. Старый Гассан вполне прикрыт своей крепостью [671] Суворов, написав это, намекает Нассау: «А вы прикрыты моими батареями. Так кто же кого подкрепляет? Вы меня или я вас?» . О, как бы желал я быть с Вами на абордаже» [672] Суворов А. В. Письма. – С. 152. .

Мысль о хоть какой-то помощи от моряков не оставляет Суворова. И 14 июня пишет он в вежливой форме, но настойчиво:

«Дорогой Принц! Большое спасибо Вашему Высочеству и их превосходительствам флагманам [673] П. П. Алексиано и Дж. П. Джонсу. ; у нас все спокойно <���…> Коли прислали бы Вы мне 6 запорожских лодок и в их числе корсара или корсаров, храбрых партизан, то-то была бы блокфорту удача…» [674] Суворов А. В. Письма. – С. 155.

Но если в письмах к Нассау-Зигену открыто говорить он не может, то в обширном письме О. М. де Рибасу, которому абсолютно доверяет, в письме, писанном в это же время (12–14 июня), наш герой дает волю сжигавшим его страстям. Он объявляет главными своими врагами Н. И. Корсакова, которого именует «С» и «Сэр Политик», а равно и Джона Поля Джонса:

«Касательно батареи на 4 орудия и 40 солдат я здесь знать не знал, хотя я и сам солдат бранд-вахта, и со мной следовало бы посоветоваться первым. Вы уж не мальчик и поймете причину. Три персоны тут ролю играли: 1. ах, ура-патриот, меня затмил; Сэр Политик и Поль Джонс – двое последних на вершине блаженства, противно доблести и приличиям так и сыплют наградами за грядущие услуги. Не могу же я во всем ошибаться; либо Поль Джонс у Сэра Политика на поводу идет, либо он сам мошенник, а может статься и оба. Поль Джонс бредил здесь батареей на косе, до сего времени исполнить сие не было возможно, ничего не решено, дыры латаем спустя рукава: а Полю Джонсу и на руку – оборона. Причина – с какой ему стати обжигать себе нос, он пишет мне про батарею словно министр [675] То есть Суворов полагает тон его письма повелительным, словно Джонс считает себя его начальником, а батарея решит судьбу войны. <���…> Таков-то Поль Джонс; таковы же Чесменский, Войнович [676] Тут уж полководец совсем не прав: он не просто несправедливо обвиняет Дж. П. Джонса в трусости и зазнайстве, но еще и смешивает в одну кучу отважного графа А. Г. Орлова-Чесменского и «робкого» М. И. Войновича. . Чего им еще надобно? Коли по прихоти их не сбывается, сразу грозят отставкой. Не везде же одни Виллары. <���…> Поль Джонс страшится варваров, служба наша ему внове, делать ничего не желает, а посему батарея – повод для проволочек или для того, чтобы сказать на мой счет, что я ничего делать не желаю. Вот тайна англо-американца, у коего вместо Отечества – собственное его благополучие…» [677] Суворов А. В. Письма. – С. 154.

О том, как Суворов был несправедлив в этом письме, как он ошибался, свидетельствует сам Джон Поль Джонс. Карьера его в России не задалась, и проведя три года без особых занятий, ибо после Лимана он был вынужден вернуться в Петербург, американец с сожалением о потраченном зря времени покинул русские берега. Теплую память сердца сохранил он лишь об одном русском человеке – о Суворове. Он писал, что великодушие полководца «равняется его простоте. Его кошелек открыт для всякого – одинаково достойного или недостойного человека – и он так прост, что его может обойти [678] То есть обмануть. всякий» [679] Исторический вестник. – 1902. – Т. 82. – № 3. – С. 1077. . Это важное суждение о нашем герое извлек из забвения замечательный исследователь эпистолярного наследия великого полководца Вячеслав Сергеевич Лопатин, который по вполне понятным обстоятельствам вынужден был «затиснуть» эти строки в 1986 г. в петит примечаний. Мы же открыто помещаем их здесь, считая, что они не уменьшают славы Суворова в сравнении с его собственным сиюминутным мнением о Дж. П. Джонсе. Время все расставляет по своим местам. А историк должен любить не только свою Родину, но и историческую правду. Тем более что сам герой в других же строках этого обширного письма дает и ему (письму), и себе откровенную оценку:

«Это мое зубоскальство, хотя и против моей воли. Но я достаточно тверд, чтобы ничего не утаивать. Впредь не давайте себя так ловко обманывать. Устроимся заново на прежних основаниях, от коих ныне нет и следа, а сие не на пользу службе <���…> Я же как был – искренний, открытый, поздно уж мне переменяться. Противодействуйте врагу, этого достаточно. Да что там? Разве через 6 дней армия наша не будет под Очаковым [680] Увы, этого пришлось ждать еще месяц. и флот их с суши и с лимана не обхватит? Что тогда варварам делать? Самое лучшее для них – крейсировать вдоль берегов Тавриды и тянуть время, как здесь, да вовсе не так удачно. Вот вся слава Князю и возвратитца! Будем молить Провидение о его процветании. Кончаю, не перечитываю, не переписываю…» [681] Суворов А. В. Письма. – С. 154–155.