Михаил Алексеев - 22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. Книга 2

Тот, кого он называл Богданом, — востроносый, вертлявый, с бегающими глазками, весь какой-то бесцветный и ускользающий — угодливо затараторил:

— Пан начальник, ну зачем же все и сразу? У пан, наверное, жинка дома — молодая и красивая. Я ей такой модный фасон в следующий раз привезу — закачаешься! Весь Париж сейчас так ходит.

— Ты, Богдан, не впервой нам попадаешься, а все старую песню заводишь, — нахмурился капитан. — Ты, выражаясь официальным языком, мелкий преступник-рецидивист, предлагаешь взятку должностному, что вину твою безмерно утяжеляет. Поэтому незаконно переправленное через границу имущество подлежит конфискации, а сам ты ближайший месяц посидишь в кутузке, поразмыслишь над своей непутевой жизнью. А с подельником твоим сейчас разберемся, что-то я его не припомню.

Капитан кликнул конвойных, и Богдана увели, Тут державшийся прежде в тени Пастух, перехватив взгляд пограничника, сделал ему незаметный жест, и тот, пожав плечами, откинулся на спинку стула. Пастух подошел к оставшемуся контрабандисту и остановился в трех шагах от него. Лысоватый, с обвислыми черными усами мужик нервно сжал в пальцах картуз, но взгляд выдержал. Казалось, разведчику это понравилось.

— Капитан Овечкин, — представился он. — А вас как величать?

— Микола, — сказал тот, недоверчиво поглядывая на седого капитана.

— Микола, Богдан тебе кто будет?

— Кума моего, Михася сват.

— Которую ходку за кордон с ним делал?

— Первый раз, пан начальник, хотите верьте, хотите нет. Денег до зарезу надо было. Жинка хворает. Кабанчика прикончили, чтоб денег на товар хватило, — и он с глубокой тоской взглянул на кучу разбросанного на столе барахла.

— Вот что, Микола, — сказал Пастух. — Дело, за которое ты взялся, понятно, недостойное и даже преступное. Но, с другой стороны, мы люди, можем войти в твое положение. Предположим, выпустим тебя сейчас, и даже в следующий раз попадешься — отпустим, товар отбирать не станем. Но и ты окажи нам услугу. В тех местах, где в Польше бываешь, примечай, какие немецкие части там останавливаются, и нам передавай.

— Как же, пан офицер, я от немцев выведаю? Я ихнего говора не разумею…

— Ничего выспрашивать не надо. Просто запоминай, какие у них на форме нашивки, да на технике какие обозначения. Вот гляди сюда, — Пастух, достал из сумки альбом, в который мы заносили опознавательные знаки немецких дивизий: голубь, скворец, волк, лев. А эти обозначения они ставят на танках: желтый круг, ромб, треугольник. Все, что требуется, — прояви любопытство, запомни обозначения и нам в точности передай.

— Вам — это вам лично?

— Вижу, голова у тебя работает. О нашем разговоре никому ни слова. От Богдана рот на замок в первую очередь. Если снова на границе попадешься, скажи только: Мне к майору Петрову — и нас вызовут. Все понятно? Ну, бывай, брат, еще свидимся. …

— Не боитесь доверять этой братии, Григорий Онуфриевич? — не удержавшись, спросил я.

— Среди них люди разные попадаются, не все одно отребье. И потом, что мы теряем? Ни сведений, ни явок, ни паролей мы им не даем. Данные, которые он принесет, перепроверят другие маршрутники. Иное дело — связник. Ему вручаешь судьбы человеческие.

Пастух поморщился, — в Польше его провалил именно связник» [175].

За рамками рассказа состоявшейся беседы с новоявленным агентом, остался его инструктаж в части того, что ему следует говорить, когда Богдан поинтересуется, о чем шла речь в его отсутствии и почему Миколу не арестовали. Представляется, что пронырливый и смышлёный Богдан был бы полезнее, при условии, что на его контрабандную деятельность будут «закрывать глаза» (мотив сотрудничества с разведкой лежал «на поверхности»), а не начинающий контрабандист тугодум Микола.

История с контрабандистами подтолкнула Пастуха к идее направлять через границу агентов под легендой занятия контрабандным промыслом:

«— Мне вот какая мысль пришла в голову, — внезапно оживился он. — Ты нашего связника Светлого скоро будешь через границу переправлять. Давай его выдадим за контрабандиста. Сунем в мешок все, что они обычно отсюда тащат: икру красную, черную, балычок, селедку. Такой легенде немцы скорее поверят, чем россказням о том, что ищет он родственников.

— А если схватят?

— Ну оштрафуют, прибьют, в худшем случае на месяц упрячут в лагерь. Не солить же их там — все равно выпустят. Это тебе не обвинение в шпионаже. …

В назначенный день я забрал Светлого из Староконстантинова, где он жил, и с первыми лучами солнца доставил в Раву-Русская. На границе тихо-тихо… Сколько мог видеть, я провожал фигуру связного, одетого простым крестьянином, потом вернулся в погранотряд. Пастух посылал Светлого к своему резиденту — женатому на немке польскому офицеру по фамилии Гишвельт. Осталось ждать от них известий…» [176].

По поводу агента Гишвельта Березкин дал следующее разъяснение:

«В конце 30-х годов нашим резидентом [нелегальным] на территории Польши фактически был Пастух. После его провала вся разведывательная сеть рухнула. По крохам мы ее восстанавливали. … Пастух возобновил связь со своим бывшим агентом Гишвельтом, который, за неимением лучшего, выполнял обязанности резидента. У него был свой круг осведомителей» [177].

Работа М.В. Березкина в оперативном пункте перед войной состояла в, подготовке маршрутников перед отправлением их на сопредельную территорию, а это и выработка первоначальных навыков запоминания увиденного и подробный инструктаж: «… перед 22 июня 41-го наш разведпункт работал особенно напряженно. Я по-прежнему готовил «маршрутников» к переходу через границу. К их подбору относились взыскательно: одних находили через военкоматы, других брали из местного населения, отдавая предпочтение тем, у кого за границей были родственники и знакомые. Не гнушались брать контрабандистов — здоровый авантюризм часто идет разведке на пользу. Они очень рисковали, так как каждое сообщение вынуждены были приносить назад лично — радиосредств на границе не хватало.

Молодые, все как на подбор красивые… Буря, Сурин, Марат, Марьян… С каждым перед отправкой я проводил занятия.

— Чи не потшебуешь еще чего? — намотав круги вокруг Равы-Русской, кипятился Марьян, в сердцах переходя на родной польский. — Почекай, тржи годины [считай, три часа] бегаю тут. И цо я здесь не видел — речка, роща, хаты…

— Тогда ответь: какого цвета ставни у той хаты, что вторая слева при повороте с речки к майдану?

— Жартуешь [шутишь], пан лейтенант. Цо заспеваешь мне — окна, ставни! Черт видзел, ктура они цвета. Кому оно потребно?

— Слушай, Марьян, — я стал серьезен и суров. — Твои глаза теперь знаешь что? Два фотоаппарата. И каждый кадр должен храниться не час-другой, а неделю или две — сколько придется по немецким тылам лазить. Так что давай еще круг по тому же маршруту и все примечай: сколько яблонь у кого во дворе и горшков на плетне, о чем мужики в магазине толкуют. В 21.00 буду ждать тебя в сторожке у лесничества. Дорогой на деревьях отыщи 10 знаков, которые я оставил. В сторожке поговорим. Там и заночуешь.