Владимир Николаев - Американцы. Очерки

Первая же наша беседа с Генри оказалась посвященной ценам на сельскохозяйственную продукцию. Завел ее он сам, очевидно, по принципу «у кого что болит, тот про то и говорит». Цена, за которую сегодня покупается продукция, всегда была самым главным, если хотите, магическим символом успеха или несчастья фермера. Ее нужно, словно сказочную птицу, вовремя ухватить за хвост. Сегодня цена одна, завтра другая. Надо выбрать момент, чтобы она была максимальной, и тут же продать свой урожай.

И в то же время он вовсе без радостной реакции читал мне газетные сообщения о том, что к урожайной поре цены на зерно поднялись на 167 процентов по сравнению с тем же периодом год назад, а цены на живую домашнюю птицу на 153 процента. Ведь ясно, что так ненормально цены подскочили не только на продукцию фермеров.

Вместе с Генри мы листаем лежащие на столе в его гостиной последние американские журналы. Вот карикатура в «Ньюсуике»: стоит корова и жует доллары, а фермер выдаивает из нее только центы. А вот уже не карикатура, а фотография в том же номере «Ньюсуика»: фермер топит в чане с водой только что вылупившихся цыплят. Сумасшедший? Нет! В другом журнале, «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт», аналогичная фотография: фермер с сыном-подросткам топят цыплят. В статье, сопутствующей этому снимку, журнал пишет: «Сотни тысяч цыплят уже уничтожены фермерами, потому что они не могут получить за них на рынке столько, сколько нужно для приобретения цыплячьего корма». Вот так! Цены на живую домашнюю птицу поднялись на 153 процента, и тут же подняли цены поставщики цыплячьего корма. А правительство, желая приостановить рост цен и инфляцию доллара, заморозило на время цены на сельскохозяйственную продукцию. Вот и пришлось фермерам уничтожать цыплят, поскольку выращивать их стало убыточно.

Я уже упоминал, что ферма Генри отнюдь не процветающая. Кое-где что-то давно пора подправить, подкрасить; к свиноматкам с их новым приплодом в 119 поросят Генри сам таскает корм в ведре, и самое главное — его автомобиль, визитная карточка уважающего себя американца, давно отслужил свой срок. И все это не только потому, что нет наследника, молодого хозяина с крепкими руками, не только потому, что свирепствует инфляция, но и потому, что сам старый Генри уже не тот, каким он был всего год назад. Случилось с ним несчастье, какое может обрушиться на каждого,— тяжелейший инфаркт. О нем, вернее о том, во что он им обошелся, супруги Пэссоу хором говорили оживленнее, чем о чем-либо другом. Генри был буквально при смерти, и поэтому его поместили в особую палату, за которую брали 125 долларов в сутки. В ней он пробыл несколько недель. Затем, когда немного пришел в себя, его перевели в другую палату — 110 долларов в сутки. Стал окончательно поправляться, попал в новую палату — 85 долларов в сутки. А пролежал он в больнице четыре месяца.

Надо сказать, что, как и подавляющее большинство работающих американцев, Генри ежемесячно отваливал солидную сумму по страховке на случай болезни или травмы. Но сколько ни откладывай, такой инфаркт, говорили мне супруги, съел всю страховку, и за часть пребывания Генри в больнице пришлось платить уже из собственного кармана, из отложенных сбережений. Это, конечно, не могло не сказаться на делах фермы.

Как бы рано я ни поднялся, всегда, выйдя из дому, видел Генри уже работающим. Едва-едва оправившись от болезни, он трудился с утра до ночи. Медленно, тяжело дыша, с неизменной сигаретой, приросшей к губам, он то тащился с ведрами в свинарник, то брел в сарай с техникой, то в амбар... А скоро будет еще труднее: начнется страда, и он сядет за штурвал комбайна. Бедного Генри так прихватило, что он совсем бросил пить, даже пиво. Для него это жертва неизмеримая. Поначалу и мой приезд не совратил Генри, который по-своему, по-фермерски, является большим жизнелюбом и эпикурейцем. И только перед моим отъездом, по случаю самого большого праздника — Дня независимости, он позволил себе с разрешения жены закутить со мной.

Познакомимся с его детьми, выросшими на ферме, но не пожелавшими остаться там для продолжения дела своих предков. Два слова о Джоне, сыне Генри Пэссоу. Он уже давно отслужил в армии и сразу же после демобилизации женился на 17-летней девушке. На родную ферму не вернулся, стал строительным рабочим. Отец немалого семейства — у него уже трое детей. Когда мы нагрянули к нему в гости вместе с Генри, он, по-моему, смотрел на отца с сочувствием. Было видно, что Джон рад тому, что не стал фермером. Сейчас он специалист по цементу, без которого на стройке не обойдешься, а строится Америка и сегодня весьма интенсивно, так что на отсутствие работы Джон не жалуется.

Так уж вышло, что, знакомясь с детьми Пэссоу, я во второй раз столкнулся со строителем — мужем их дочери Салли. Он каменщик. Зовут его Шерман. Когда мы подъехали к их дому, то застали его и жену за работой — оба красили наличники. Оказалось, они только что достроили дом. Кстати, в отличие от подавляющего большинства здешних домов, одноэтажный. Правда, Шерман устроил еще этаж в подвале, где соорудил не просто какую-то подсобку или склад, а настоящее жилое помещение. Ему и жене под сорок, у них двое детей-подростков — мальчик и девочка. Все четверо мне понравились, работящие, милые люди. Отец без ума от детей, но на них это дурно не сказывается. Сам Шерман труженик беззаветный, весь в своего тестя-фермера. Вот суть того, что он высказал во время долгой беседы (для экономии места даю в виде монолога):

— Дом видите? У вас есть такой? А, нет! Вот то-то! Но не подумайте, что я хвалюсь. Я просто рад, что вам нравится. И не подумайте, что у нас, в США, каждый строительный рабочий может иметь такой же. Во-первых, я не «каждый». Я работаю как вол. Могу работать и днем, и ночью, и в субботу, и в воскресенье. И не думайте, что у нас все так работают. У нас лентяев хоть отбавляй! А потом, если хотите, я вам открою еще один секрет насчет моего дома: на семьдесят пять процентов я построил его своими руками, вечерами и ночами, ведь я же строитель. Мне вырыли котлован, завезли все детали, и потом я сам возвел его, с помощью моей Салли, конечно. Семь месяцев строили.

Шерман интересуется ценами в нашей стране, поражается тому, как мы мало платим за квартиру и что у нас бесплатное медицинское обслуживание... Но Шерман не произносит приговора ни своей, ни нашей системе до тех пор, пока разговор не заходит о его детях.

— Не позволю им стать рабочими, как я! — с жаром говорит он.— Пусть учатся, пусть получают высшее образование. Они у меня молодцы, способные, прилежные. Я их выучу!

В завязавшемся на эту тему разговоре он узнает, что у нас высшее образование бесплатное. И, задумавшись, помолчав, Шерман вдруг говорит: