Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Осмелюсь предположить, что движение в защиту окружающей среды нанесло своим противостоянием генной инженерии больше вреда, чем любое иное наше заблуждение. Мы лишаем людей еды, препятствуем развитию науки, причиняем ущерб природе и отнимаем важнейший инструмент у наших врачей [201] Brand 2009, p. 117. .

Столь резкое высказывание Бранда обусловлено, в частности, тем, что сопротивление выращиванию генно-модифицированных культур произвело наиболее губительный эффект в той части мира, которая могла больше всего от них выиграть. Природа немилосердно наделила Африку к югу от Сахары бесплодными почвами, переменчивой интенсивностью осадков и малым числом удобных бухт и судоходных рек; исторически там так и не сформировалась достаточно широкая сеть автомобильных шоссе, железных дорог и каналов [202] Sowell 2015. . Как и в случае всех прочих аграрных регионов, почва там была истощена, но, в отличие от остального мира, в Африке ее не восстановили при помощи искусственных удобрений. Выращивание генно-модифицированных культур, как уже имеющихся, так и выведенных специально для этого района, в сочетании с современными технологиями вроде беспахотного земледелия и капельного орошения могло бы позволить Африке обойтись без использования более инвазивных методов первой Зеленой революции и в то же время полностью устранить пока сохраняющийся там дефицит продовольствия.

При всей важности сельского хозяйства продовольственная безопасность зависит не только от него. Массовый голод случается не только когда еды мало, но и когда люди не могут ее себе позволить, когда армии лишают их доступа к ней или когда правительству все равно, сыто население или нет [203] Причина голода – не только недостаток пищи: Devereux 2000; Sen 1984, 1999. . Пики и провалы на графике с рис. 7–4 показывают, что победа над голодом не была чередой уверенных подъемов эффективности сельского хозяйства. В XIX веке массовый голод обычно вызывали засухи и болезни растений, но в колониальных Индии и Африке его усугубляли бездушие, некомпетентность, а иногда и намеренные действия чиновников, не испытывавших филантропической заинтересованности в благополучии подданных [204] Devereux 2000; White 2011. . К началу XX века колониальная политика стала более чуткой к продовольственным кризисам, а достижения в области сельского хозяйства нанесли значительный удар по голоду [205] Devereux 2000. Деверо пишет, что в колониальный период «макроэкономические и политические причины массового голода постепенно сходили на нет» благодаря развитию инфраструктуры и «вводу в действие систем раннего предупреждения и механизмов помощи со стороны колониальных администраций, которые понимали необходимость устранения продовольственных кризисов для достижения политической легитимности» (стp. 13). . Однако позже кошмарная череда политических катастроф приводила к отдельным случаям массового голода на протяжении всего оставшегося столетия.

Из семидесяти миллионов людей, погибших в результате массового голода в XX веке, 80 % стали жертвами насильственной коллективизации, карательной конфискации и тоталитарного центрального планирования при коммунистических режимах [206] На основании оценки Деверо в 70 миллионов смертей от крупных вспышек голода в XX веке (p. 29) и оценки отдельных случаев массового голода, приведенных им в таблице 1. Rummel 1994; White 2011. . Речь идет о периодах голода в СССР после Октябрьской революции, Гражданской войны и Второй мировой войны, сталинском Голодоморе на Украине в 1932–1933 годах, «Большом скачке» Мао Цзэдуна в 1958–1961 годах, «нулевом годе» Пол Пота в 1975–1979 годах и совсем недавнем «Трудном походе» Ким Чен Ира в 1990-е. Первые постколониальные правительства стран Африки и Азии часто принимали модные в идеологическом отношении, но катастрофические с точки зрения экономики решения о массовой коллективизации сельского хозяйства, ограничении импорта с целью развития «самодостаточности» и искусственном занижении цен на продукты питания, от которого выигрывали оказывающие большое влияние на политику горожане, но страдали крестьяне [207] Deaton 2013; Radelet 2015. . Когда в этих странах начинались гражданские войны, а это случалось часто, в дополнение к разрушению системы продовольственного снабжения обе стороны могли использовать голод как оружие, иногда при пособничестве покровительствовавших им сверхдержав.

К счастью, с начала 1990-х необходимые для изобилия предварительные условия начали складываться на все большей части планеты. Когда секреты производства огромного количества еды уже раскрыты, а инфраструктура, необходимая для его транспортировки, уже создана, для победы над голодом нам остается побороть бедность, войны и автократические режимы. Давайте взглянем, какого прогресса мы достигли в противодействии каждому из этих бичей человечества.

«У нищеты нет причин, – писал экономист Питер Бауэр. – Причины есть у достатка». В мире, где правят энтропия и эволюция, улицы не вымощены булками, а вареная рыба не прыгает нам под ноги. Однако эту прописную истину легко забыть, решив, будто богатство было у нас всегда. Историю пишут не столько победители, сколько богачи – та крупица человечества, которая обладает временем и образованием, чтобы ее писать. Экономист Натан Розенберг и правовед Лютер Бердзелл напоминают:

О подавляющем преобладании нужды в прошлые времена мы забываем в первую очередь по милости литературы, поэзии, рыцарских романов и легенд, героями которых становятся те, кто прекрасно жил, тогда как прозябавшие в нищете оказываются забыты. В итоге у нас складывается мифологизированное представление о нищих эпохах – иногда они даже кажутся золотыми временами идиллической простоты. Это неправда [208] Rosenberg & Birdzell 1986, p. 3. .

Норберг позаимствовал у Броделя картины той эпохи, когда определение бедности было простым: «Если ты можешь купить хлеба, чтобы прожить еще один день, ты не бедный»:

В богатой Генуе бедняки каждую зиму продавали себя в рабство на галеры. В Париже самых нищих заковывали в цепи по двое и заставляли выгребать сточные канавы. В Англии беднота искала спасения в работных домах, где они трудились целыми днями практически задаром. Иногда им поручали дробить на удобрения кости собак, лошадей и скота, пока в 1845 году инспекторы не обнаружили, что голодные работники дрались за право высасывать костный мозг из тухлых костей [209] Norberg 2016; Braudel 2002, pp. 75, 285. .

Другой историк, Карло Чиполла, писал:

В доиндустриальной Европе покупка одежды или ткани для одежды оставалась роскошью, которую обычные люди могли себе позволить несколько раз в жизни. Одной из главных забот работников больниц было следить, чтобы одежда усопших доставалась их законным наследникам, а не была украдена. Во время эпидемий чумы городским властям приходилось силой изымать и сжигать одежду умерших: люди дожидались смерти зараженных, чтобы забрать их платье, что обычно приводило к дальнейшему распространению болезни [210] Cipolla 1994. .