Скотт Карни - Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек

Такая диспропорция между инновациями в хирургии и стагнацией в области фармакологии и регенеративной медицины лежит в основе ненасытного спроса на человеческие ткани на красных рынках всего мира. Разработка лекарств и регенеративная медицина не идут в ногу с успехами хирургии. Прорывов в области фармакологии мало, они были давно, и все же пациенты требуют их немедленно. Им нужны стволовые клетки, чтобы вылечить отказавшие почки или больное сердце. Не найдя помощи в регенеративной медицине, пациенты вынуждены обращаться к хирургии.

Каждый человек может ожидать, что медицина защитит его от бубонной чумы или аппендицита и облегчит боль, но значительно сложнее ситуация, при которой лечение зависит от сбора тканей другого человека или здоровья этого человека.

Антрополог Кэтрин Уолдби, придумавшая термин «клинический труд» для описания деятельности «подопытных кроликов», о чем я говорил в главе о клинических исследованиях, пишет, что рынки человеческих тканей показывают «невозможность регулирования фантазии человека, желающего овладеть временем и побороть страх смерти при помощи рациональных сил рынка» [40] Catherine Waldby and Robert Mitchell, Tissue Economies: Blood, Organs, and Cell Lines in Late Capitalism (Durham, NC: Duke University Press, 2006), 177. .

Даже если обещания регенеративной медицины технически выполнимы в некоем отдаленном будущем, нет причин ожидать, что они реализуются уже при нас. В развитом мире мы вкладываем множество материальных ресурсов, денег и надежд в то, чтобы продлить жизнь при помощи хирургического или иного медицинского вмешательства хотя бы на несколько лет. В каком-то смысле это даже работает. Новая почка может на несколько лет отсоединить пациента от аппарата для диализа. Реципиент донорского сердца имеет 50 % шансов прожить еще лет десять. Это не бессмертие, но значительный успех. Однако во многих случаях, даже если пересадка покрывается страховкой или субсидируется государством, пациенты платят заоблачные суммы, а их семьи становятся банкротами: нужно платить за дорогостоящее лечение для профилактики кризиса отторжения.

Благодаря современной индустрии очень просто перепутать покупательную способность с правом на отсрочку смерти. Без пересадки отказ органа означает верную гибель. Но вместо того чтобы смириться с неизбежностью, отправиться в хоспис и подготовить близких к уходу, мы покупаем на легальных или нелегальных рынках надежду прожить подольше. Сейчас, когда я пишу эти строки, женщина, не способная зачать по медицинским причинам, может выбирать между усыновлением и различными возможностями заиметь биологическое потомство, предоставляемыми современной медициной.

Если мы хотим жить в мире, где человеческие жизни бесценны и в некоторых отношениях равны, то рынок не может определять, что одни люди имеют права на тела других. Даже лучшие системы донорства тканей на каком-то этапе дают сбой и могут быть захвачены преступными элементами. Даже если большую часть времени эксплуатации людей не происходит, совершающиеся преступления настолько серьезны, что подрывают веру в благо всей системы для общества в целом.

Современные мировые красные рынки держатся на представлении о том, что существуют этичные способы создания коммерческой системы обмена человеческими тканями, помимо альтруистических пожертвований. Однако недостаток альтруизма во всем мире угрожает жизнеспособности всей системы. Когда предложение уменьшается, преступные элементы ищут незаконные способы его увеличить.

Одно из средств борьбы с лицемерием – запрет любой оплаты человеческих органов и тел. Сюда нужно отнести и запрет платить за работу врачам, компаниям по поставке органов, медицинским перевозчикам и всем, кто вообще имеет какое-то отношение к этой отрасли. Это, разумеется, усилит позиции черного рынка, и индустрия уйдет в тень, а предложение одновременно сильно сократится.

Или же мы можем отказаться от представления о врожденном человеческом равенстве и принять тот факт, что тело – такой же товар, как и любой другой. Переход к рынку будет означать отношение к людям как к товару и принятие врожденной несправедливости: одни всегда будут поставщиками плоти, другие – ее покупателями. В этом варианте можно будет победить худшие злоупотребления при сборе человеческих тканей и, возможно, даже преступных посредников. Однако представьте себе, что потеряет наше общество, если мы формально признаем существование двух этих классов людей?

Честно говоря, оба варианта решения не особенно привлекательны. Мы не хотим допустить открытой торговли человеческими органами, но вместе с тем не хотим и терять возможности продлить себе жизнь. Иными словами, и рыбку съесть, и косточкой не подавиться.

Когда философы и социологи доходят до этой точки в спорах о рынках человеческих тканей и этике их сбора, кто-нибудь постоянно в поисках обходного маневра вспоминает о возможности синтетического рынка. Если технология создала этическое противоречие, возможно, она же поможет и найти пути его решения.

«Мы на грани прорыва», – говорит Саввас Кундурос, сидя в своем прохладном кабинете в ЭКО-клинике. Он уверен, что новые способы лечения стволовыми клетками уже на подходе.

И действительно, почему бы революции не начаться на Кипре. Остров Кипр известен как безопасная гавань для тех врачей, кто готов нарушать правила на передовой медицины. В 1986 году конкурент Кундуроса Кринос Трокудес попал в Книгу рекордов Гиннесса, проведя ЭКО 46-летней женщине. Более противоречивый случай: один кипрский врач, Панайотис Завос, заявил, что готов нарушить все правила, лишь бы стать первым врачом, успешно клонировавшим человека. Он объявил 2002 год «годом клонирования человека» и начал готовиться к прорыву в своей лаборатории. Расположение своего офиса он держал в секрете – вроде бы для того, чтобы защитить жизнь и приватность участников своих экспериментов. В 2009 году он заявил журналистам Independent, что попытался вживить 11 клонированных эмбрионов женщинам, готовым рожать. Получить жизнеспособное потомство так и не удалось, но он не проявлял намерения оставить свои попытки. Ведь, например, овечку Долли британские ученые клонировали только с 277-го раза. Independent привела слова Завоса и добавила, что клонирование им (или кем-то другим) человека – лишь вопрос времени.

Если не говорить о романах, таких как «Не отпускай меня» Кадзуо Исигуро, где человеческие клоны выращиваются ради пересадки органов людям, клонирование человека едва ли остановит бесконечный спрос на человеческие органы. Однако исследователи со всего мира по-прежнему ищут прорывной метод, который обеспечит стабильные запасы искусственных (и обезличенных) человеческих тканей. Успех перевернет все красные рынки. Бессмысленным станет содержание фермы крови или кража почек: биологически совершенные синтетические ткани и органы будут производиться в промышленных количествах. Никому не понадобится пересадка костей, если всего лишь одна инъекция стволовых клеток поможет вырастить новые кости. Трансплантологи нередко мечтают о том, какой будет регенеративная медицина будущего. Учитывая сложности, характерные для современных красных рынков, регенеративная медицина – возможно, единственный здравый способ дестабилизировать современный рынок частей человеческих тел и победить сети по сбору органов.