Александр Степанов - Очерки поэтики и риторики архитектуры

Это стихотворение Сафди написал лет через пятнадцать после своего монреальского триумфа. Соответствует ли Хабитат этому творческому кредо? Конечно, соответствует. Преимущества городского и сельского жилища Сафди объединял не из тщеславия и не повинуясь демону самовыражения, а из гуманного стремления доказать, что существует разумный («истинный», «стройный») способ решения этой, казалось бы, неразрешимой проблемы человеческого обитания – способ, восходящий, с одной стороны, к древним традициям высокоплотных жилых образований (я назвал Чатал-Хююк, другие обращают внимание на поселения индейцев таос-пуэбло близ Нью-Мехико 636 636 Habitat Moshe Safdie… ), а с другой – использующий современные технологии стандартного производства, транспортировки и монтажа готовых жилых модулей.

Обрел ли Сафри в этом произведении красоту? На этот вопрос я при всем восхищении его изобретательностью вынужден ответить отрицательно. Отказавшись от поэтики многоэтажного жилого дома, архитектор дал волю произвольным зрительским ассоциациям, среди которых преобладают сравнения с архаичными поселениями террасного типа. Однако такие поселения, возникавшие в процессе приспособления людей к окружающей среде, демонстрируют, в отличие от Хабитата, пластическую цельность. При определенном освещении, в определенных ракурсах они приобретают красоту, сопоставимую с природными феноменами. Сафди же, сооружая двенадцатиэтажную структуру, мог полагаться только на композиционные воможности, обеспечиваемые современной инженерией и техникой. Тем самым путь к квазиестественной красоте древних поселений был закрыт. В его распоряжении оставались только риторические, то есть собственно архитектурные средства достижения эстетического эффекта. Но «боксы» объемом по 170 кубических метров и весом по 90 тонн, воспринимаемые снаружи, как кубометры бетона, а не воздуха, слишком крупны, чтобы из них можно было сложить нечто приятное для взгляда с небольшого расстояния. Понимая это, Сафди пошел по пути комбинаторного усложнения. Это верный признак архитектурной, не инженерной природы его произведения. Но сложная, в высшей степени изобретательная композиция Сафди могла выглядеть не хаотичной на чертежах и на макетах, то есть в малом размере, без непосредственного телесного присутствия в созданной им среде, либо при взгляде издали, когда становятся видны признаки симметрии и не возникает мысль о твоем присутствии среди бетонных громад, местами создающих ложное ощущение их недостаточной закрепленности, которое может сопровождаться чувством дискомфорта или даже опасности. Перечитывая стихотворение Сафди, приходится признать, что красота может попросту проигнорировать пренебрегающий ею поиск истины.

В интервью, данном в 2012 году, Сафди назвал идею монтажа жилых комплексов из готовых «боксов» наивной – правда, не по эстетическим соображениям, а из‐за трудностей транспортировки столь крупных объемов, – и высказался за сборное домостроение из элементов конструкции, изготовляемых на различных предприятиях, проведя аналогию с современной сборкой автомобилей 637 637 Demaron A. Op. cit. . Эта аналогия говорит о том, что со временем он стал выше ценить цельность архитектурной формы. Поэтика многоквартирного жилого дома вернулась в его творческое кредо.

Высота Торре дель Манджа – колокольни сиенского Палаццо Публико – сто два метра. Тем не менее, приближаясь к Сиене по «французскому пути» – великому пути паломников, направлявшихся с севера к христианским святыням Рима, эту высочайшую башню средневековой Италии не увидишь. Лишь когда, глубоко войдя в город по этой дороге, ставшей главной городской улицей Банчи ди Сопра, вы оставите за спиной Палаццо Салимбени с его площадью, высунется на минуту из‐за крыш пятиэтажных домов белокаменная зубчатая башенка. Это звонница Торре дель Манджа. Но отсюда, с трехсот метров, легко ее не заметить или не узнать, потому что вы же помните, что Торре дель Манджа не белая, а краснокирпичная. И если только, продолжая идти тем же путем, превратившимся в Банчи ди Сотто, вы через несколько минут невзначай бросите взгляд в просвет виа Ринальдини, колокольня внезапно откроется во весь рост. Отсюда до нее сто метров. С такого растояния всю ее разом не охватишь. Ощупываем взглядом вверх-вниз и видим, который час. А вот на обратном пути из Рима шансов увидеть ее без целенаправленного поиска нет.

Если хотите убедиться, что она умеет играть в прятки, продолжайте путь по Банчи ди Сотто (которая изменит имя на виа ди Читта), не пропуская ни одной щели, какие будут попадаться слева. Четыре раза, нырнув под очередную арку, вы увидите в просвете переулка середину фасада Палаццо Публико, а затем дважды (в створе Костарелла деи Барбьери и виколо дель Барджелло) Торре дель Манджа предстанет перед вами во всей красе. Костарелла деи Барбьери – главный проем в застройке, соединяющий главную улицу города с его главной площадью пьяцца дель Кампо. Через этот проем лежит и кратчайший путь от площади к кафедральному собору – Дуомо.

Точнее всего указывают на середину дворца переулки святых Петра и Павла, которыми в застройке виа ди Читта обособлена Торговая лоджия. Город управляет вашим вниманием как режиссер, выводящий на сцену поочередно двух героев: сначала Torre , затем четырежды Palazzo , после чего дважды снова Torre . Появляясь в полный рост в начале и в конце градостроительного спектакля (суть сюжета не изменится, если начало и конец поменять местами, двинувшись по главной улице города в противоположном направлении), кампанила выступает в роли стража дворца правительства Сиенской республики. Кто-то еще говорит о хаотичности планировки и застройки средневекого города?

Пьяцца дель Кампо распростерлась перед резиденцией правительства наподобие раковины морского гребешка шириной сто двадцать метров. Эти раковины считались символами Девы Марии, ибо жемчуг (а жемчужина – Иисус) зарождается в них непорочно, без мужского участия. Стало быть, пьяцца дель Кампо есть, в некотором смысле, площадь Богородицы.

Застройка ее периметра регулировалась специальным постановлением городских властей 638 638 Уоткин Д. Указ. соч. С. 115. . Кирпичное мощение в елочку, окаймленное широким тротуаром из плит травертина, разделено травертиновыми же радиусами на девять секторов по числу членов Совета Девяти, правившего Сиеной с 1287 по 1355 год. Понемногу спускаясь, секторы, слегка разнящиеся оттенками терракоты, сходятся к оси «раковины» близ середины дворца.