Александр Степанов - Очерки поэтики и риторики архитектуры

Другое дело, что в мелких украшениях фасада – в капителях и базах опор, в орнаменте решеток, в консолях под эркером – встречаются, опять-таки впервые, черты ар-нуво, ассоциирующиеся с органическими формами. Корень этой ассоциации – не в градостроительных условиях, а в символистской натурфилософии, в виталистских воззрениях, популярных в интеллектуальных кругах конца XIX века. Впрочем, в сравнении с интерьером, на фасаде особняка органические формы использованы весьма сдержанно.

В интерьере Орта развивает метафору дома как тепличного, оранжерейного, эзотерического мира, обитатели которого защищены от грубой действительности, оставленной за дверью. Оранжерейный эффект достигнут с помощью двух сильнодействующих средств. Одно из них – солнечный свет, который, я думаю, представлялся архитектору и его заказчику не только технически – как категория, обеспечивающая санацию помещений и зрительный комфорт, но и мистически – как универсальная животворящая сила.

Если бы глубина корпуса, встроенного между соседними домами, был невелика, проблемы с естественным освещением не возникало бы. Но особняк Тасселя простирается в глубину более чем на восемнадцать метров. Мы видели, что в XVII веке в аналогичных условиях Фингбоонсу пришлось устроить в особняке Пауфов два световых дворика. Орта этого было недостаточно. Он скомпоновал особняк Тасселя из двух параллельных корпусов – уличного и выходящего в сад, глубиной, соответственно, пять и восемь метров, – разделенных остекленным сверху интервалом.

Интерьеры уличного корпуса репрезентируют статус г-на Тасселя в обществе и научном мире. В цокольном этаже мы видим восьмиугольный вестибюль, слева – гардероб с туалетом, справа – комнату консьержа. Выше – антресоль (выглядящая снаружи пониженным первым этажом), главная достопримечательность которой – курительная, украшенная витражом нижней части эркера. Слева от нее санузел, справа – приемная. Весь второй этаж занят большой гостиной с эркером, весь третий отдан кабинету хозяина, выходящему в лоджию и на террасу над эркером.

Садовый корпус, этажи которого подняты на семь ступеней (немногим более, чем на метр), – приватная часть особняка. В полуподвале там кухня. В приподнятом цокольном этаже (ставшем, таким образом, полноценным первым этажом) – гостиная-столовая с эркером, выступающим в сад. На втором этаже – малая гостиная и спальня с эркером. На третьем этаже подсобные помещения. Этажи садового корпуса соединены служебной лестницей.

Интервал между корпусами равен 5,3 метра. Он разделен пополам полутораметровой ширины перемычкой, связывающей корпуса. Свет беспрепятственно проникает в обе его половины, слева опускаясь до свода оранжереи, справа – вливаясь в пролет парадной лестницы.

В кварталах европейских городов, застраивавшихся в XIX веке многоквартирными доходными домами, глубина корпуса, как правило, близка к двенадцати метрам, глубина комнат не превышает шести метров, и для естественного освещения этого оказывается достаточно. В особняке Тасселя глубина корпусов гораздо меньше, и интервал освещает их не хуже, чем улица и сад. Кирпичные в этом доме только внешние стены корпусов, тогда как внутри применены железные каркасные конструкции 537 537 Орта пригодился опыт давнего сотрудничества с его учителем, Альфонсом Бала, в конструировании парковых оранжерей королевской резиденции Лакен ( Tsinlias G. Victor Horta: The Maison Tassel. The Sources of its Development. P. 48, 49. URL: https://docplayer.net/20950935-Victor-horta-the-maison-tassel-the-sources-of-its-development-george-tsihlias.html#show_full_text (дата обращения 19.02.2020). , благодаря которым сведена к минимуму площадь непрозрачных перегородок, не говоря уж о том, что самые просторные комнаты – большая гостиная и кабинет – заняли всю ширину уличного корпуса. Проникновению света вглубь особняка способствует и сдвиг этажей уличного и садового корпусов по вертикали, благодаря которому внутри дома можно видеть с одной точки зрения ниже- и вышележащий этажи противоположного корпуса 538 538 Apostolou M. Phenomenal Transparency in Architecture: The case of Victor Horta. URL: HAL archives-ouvertes. fr. . На фоне привычных представлений об интерьерах как местах, в сравнении с улицей затененных (тем более в простирающихся в глубь квартала домах с глухими брандмауэрами), светонасыщенность особняка Тасселя ошеломляет.

Другое сильно действующее средство создания оранжерейного эффекта – изобилие флоральных декоративных мотивов. Они не изображают существующие на земле растения, например, те, что росли в настоящей оранжерее особняка. Мимесис Орта не элементарный, не зеркальный, а близкий к Аристотелевому пониманию художественного подражания: оно убедительно, когда художник показывает не саму по себе внешнюю форму объекта, а преобразует ее таким образом, чтобы показать, как этот объект живет, как он действует. При таком подходе к природе на первый план выступает не многообразие ее форм, а их ритм, энергия, жизненная сила, мощь роста. Художественные эквиваленты этих свойств растительного мира – волна, спираль, S-образный изгиб, взрезающий воздух удар бича. Их повсеместное присутствие – в чугунных кронштейнах, лестничных перилах, росписях стен, рельефах и фурнитуре дверей, рисунке светильников, ритмах витражей, мозаике пола, очертаниях мебели, форме столовых приборов – поражает даже ныне, когда оно воспринимается, как характерная особенность ар-нуво, заставляющая вспомнить мечту Вагнера о Gesamtkunstwerk 539 539 Tsinlias G. Op. cit. P. 33, 41. . Что же говорить о впечатлениях первых посетителей особняка Тасселя?

Причиной того, что это первое в мире явление ар-нуво оказалось чистейшим, непревзойденным образцом стиля, была независимость проекта Орта от каких-либо прецедентов. Этот дом не был итогом эволюции, в ходе которой можно было бы видеть постепенное накопление, формирование, совершенствование новых качеств. Особняк Тасселя вылетел из головы Орта, как Афина из головы Зевса. С точки зрения типологии архитектурного проектирования, новизна этого события не менее радикальна, чем само готовое здание. Но как всякая революция, буржуазная революция вкуса, начавшаяся в Брюсселе на улице Тюрен, по прошествии немногих лет уже утомляла даже тех, кто поначалу восторженно приветствовал ее. Ар-нуво назойлив. Не в этом ли причина того, что он быстро вышел из моды? Реакцией на ар-нуво, как некогда на рококо (на аристократическую революцию вкуса), стал предвоенный неоклассицизм.

Лучший комментарий к дому, построенному столяром-краснодеревцем Герритом Ритвельдом в 1924 году для утрехтского фармацевта Трюс Шрёдер и ее детей, – стоящее в этом доме знаменитое красно-синее кресло, спроектированное Ритвельдом несколькими годами ранее. Ритвельд использовал пятнадцать прямоугольных кусков букового дерева из ассортимента стандартных пиломатериалов. Каркас кресла составлен из шести вертикальных и пяти горизонтальных брусков квадратного сечения толщиной в дюйм; подлокотники – планки такой же толщины; наклоненные сиденье и спинка – квадратный и продолговатый листы фанеры. Ни одна деталь не врезается в другую, не нарушает ее форму. Они примыкают друг к другу или друг на друга опираются, некоторые детали являются одновременно несущими и несомыми, и оттого, что не видно соединяющих их штифтов, возникает впечатление таинственного, почти нерукотворного единства независимых толстых линий и тонких плоскостей, как бы самостоятельно образовавших кресло. Эта вещь жестка, угловата, кажется хрупкой и, по-видимому, не хочет обволакивать чьи-либо ягодицы и лопатки. В дискретности ее объединившихся (хочется написать «против человека») частей есть что-то вызывающе активное, усиленное раскраской: каркас и подлокотники – черные с желтыми торцами; сиденье синее; спинка красная.