Евгений Бульба - Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Здесь мы видим, как интересы отдельного организма (пчелы) полностью расходятся с интересами ее генов. Интересы ее семьи также полностью расходятся с ее интересами. Пчелиный рой заинтересован захватить как можно больше еды и пережить зиму. И ради этой цели его члены трудятся неустанно. Сложное переплетение интересов разных уровней. И это еще не все…

С точки зрения стороннего наблюдателя (инопланетянина, например), муравейник или пчелиный рой может показаться не содружеством организмов, а единым целым. Просто органы этого организма способны действовать удаленно. Отдельная пчела, специализирующаяся на своей функции, подобна отдельному органу единого организма. Здесь есть мышцы – рабочие пчелы, иммунная система – защитники, пищеварительная – пчелы, кормящие личинок, и половые – королева и трутни. Отдельные пчелы-органы не имеют ни своей судьбы, ни собственных интересов – все подчинено единому целому. Чем не организм? С философской точки зрения рой, а не пчела имеет все признаки полноценной особи – у него своя судьба, цель, он расширяет ареал, образует дочерние рои – потомство, конкурирует с другими ульями и борется за выживание. Тогда получается, что интересы генов частично совпадают с интересами роя – размножаться, а интересы отдельной пчелы можно практически игнорировать – они полностью размыты между программой генов и интересами роя.

Несмотря на то что трактовать поведение общественных животных привычнее, чем разбираться в сотрудничестве одноклеточных, в действительности в поведении пчелы альтруизма не больше, чем в поведении амебы. С учетом всего перечисленного «альтруизм» общественных насекомых уже не кажется чем-то очевидным. Это скорее похоже на «альтруизм» клеток многоклеточного организма, в том числе наших собственных.

Примечательно, что люди, обеспечившие прорыв в понимании альтруизма, не были этологами или неврологами, нет, они изучали достаточно далеких от нас существ – насекомых. В судьбах двух гениальных ученых, Эдварда Уилсона и Уильяма Гамильтона, поразительно много параллелей – оба были юными натуралистами и коллекционерами, оба получили увечья в детстве, помешавшие им заняться другой деятельностью. Оба были энтомологами и этологами, исследовали общественных насекомых, использовали основную специальность для обоснования более широких биологических и философских теорий.

Гамильтон был профессором Оксфордского университета и специализировался на изучении общественных ос. Вряд ли он стал бы таким авторитетом в научном мире, если бы оставался исключительно энтомологом. Он не был ярким лектором, много времени проводил в полевых исследованиях и непосвященным мог показаться типичным паганелем. Однако наблюдение за общественными осами привело его в совершенно иную область знания – он выдвинул теорию генетического происхождения альтруизма, родственного отбора и, собственно, ген-ориентированную теорию эволюции, так талантливо изложенную Докинзом в «Эгоистичном гене».

Наш второй герой – Эдвард Уилсон. В семь лет будущий профессор Гарвардского университета лишился глаза на рыбалке. Будучи юным натуралистом, без стереоскопического зрения он больше не мог наблюдать за птицами и животными. Однако остроты его оставшегося глаза хватало для наблюдений за насекомыми. Возможно, человечество лишилось хорошего орнитолога, но приобрело значительно больше: благодаря наблюдениям за муравьями Уилсон открыл новое научное направление – социобиологию.

Как и Гамильтон, Уилсон добился известности в своей первой специализации – он стал известнейшим мирмекологом планеты и в итоге открыл три сотни новых видов муравьев. Однако мировую известность ему принесло исследование генетических основ альтруизма. В этом смысле его можно назвать продолжателем идей Гамильтона [57] Парадоксом в том, что Уилсон, будучи одним из современных флагманов эволюционного учения, остается деистом. В своих книгах он последовательно отстаивает важность религиозности. .

Выводы, сделанные Гамильтоном и Уилсоном после наблюдений за насекомыми, оказались применимы как к более примитивным (колониальные моллюски и одноклеточные), так и к более сложным организмам (общественным млекопитающим).

Наверное, наиболее подходящий эпитет для Уилсона – ученый без страха и упрека. Теория родственного отбора Гамильтона была слишком смелой для своего времени, и Уилсон поддерживал ее изо всех сил. Во многом благодаря его темпераменту она возобладала в умах биологов и стала безоговорочным мейнстримом. После этой революции Уилсон создал новую отрасль – социобиологию и тем самым разжег грандиозный скандал, последствия которого отразились на всей цивилизации (пересмотр теории происхождения альтруизма уже сказался на обучающих программах, этике, политэкономии и дургих).

Социобиология родилась в 1975 году с выходом книги «Социобиология: новый синтез». Новую науку тотчас же заклеймили активисты левых течений и сейчас продолжают клеймить слишком активные сторонники «толерантности». Дело в том, что из этого направления следовало, что многие наши черты, с которыми боролись представители всевозможных течений левого толка, оказываются генетическими. И эти самые представители наделены ими так же, как и капиталисты, националисты, шовинисты и прочие угнетатели, с которыми они ведут отчаянную борьбу.

Также следовало, что человек вовсе не белый лист, на котором в процессе воспитания записывается личность со всеми характеристиками. И что воспитанием невозможно достичь всех целей, преследуемых всевозможными борцами за равенство; и что наши половые различия гораздо глубже, чем могут представить себе феминистки. Оказалось, что мы рождаемся со многими «нежелательными» чертами.

Новая наука сразу стала мишенью всего левого спектра – от феминизма до анархизма. Она просто подрывала смысл их борьбы. При более пристальном взгляде она также подрывала устои консерваторов – религия переставала быть чем-то загадочным, стремление к справедливости и альтруизм раскрывались как врожденные черты, примитивное оправдание эксплуатации «проявлением естественной борьбы за выживание» оказалось ложным, в результате и разделение на классы уже представлялось противоестественным.