Владимир Соколов - Львы и розы ислама

Его война с Византией была вполне успешна: собрав огромное войско, Харун захватил Гераклею и заставил платить дань нового императора Никифора.

В ряде эпизодов он проявил себя как ревностный и добросовестный правитель. Так, он не поленился лично отправиться в Хорасан, чтобы проверить жалобы против его наместника ибн Махана: никто из халифов ни раньше, ни позже этого не делал. Ибн Махан встретил Харуна роскошными подарками и сумел сохранить должность, но ни к чему хорошему это не привело: в провинции начались волнения. В конце концов Харун решил сместить Ибн Махана, но постарался сделать это осторожно, поскольку тот имел в Хорасане много сторонников и сам мог восстать против халифа. Харун послал к нему Харсаму ибн Айана – якобы на помощь в борьбе с мятежниками, а на самом деле с поручением быстро и неожиданно избавиться от зарвавшегося наместника.

Предусмотрительный Харсама заранее отправил своих агентов в столицу Хорасана, раздав им списки сторонников Ибн Махана, чтобы они могли арестовать их по первому приказу. Он разыграл дружелюбие при встрече с Ибн Маханом, пообещал ему деньги от халифа, а когда наместник остался один, с небрежным видом вручил ему письмо от Харуна. Распечатав его и прочитав первую строчку, наместник смертельно побледнел. Оно начиналось словами «Ты, сын шлюхи…» – и заканчивалось сообщением, что Харсама прислан его арестовать и забрать все его богатства.

Однако все это не помогло умиротворить Хорасан, и Харун лично отправился в провинцию, чтобы подавить мятеж. Во время этого похода он заболел и слег.

Чувствуя приближение конца, Харун выбрал себе погребальный саван и приказал вырыть для себя могилу. Заглянув в нее, он сказал: не избавила меня от этого власть моя. Напоследок халиф постарался наказать своих врагов и облагодетельствовать друзей. Незадолго до смерти он плакал над стихами Абу-ль-Атахии:

Если бегло взглянуть на первые годы правления новой династии, нельзя не заметить, какую важную роль в них играл Хорасан. Здесь началась революция Аббасидов, отсюда в Багдад текли свежие силы и ресурсы, сюда назначались наместниками братья и сыновья халифов, здесь происходили самые опасные бунты и мятежи. Хорасан стал самой главной, ключевой провинцией, контролировать которую для правителей было вопросом жизни и смерти.

Произошло это неслучайно. Хорасан включал огромную территорию, в которую входили бывшие владения Персидской империи. Сказать «Хорасан» было то же самое, что сказать «Персия». Вся восточная часть арабского халифата раньше была полностью персидской. Здесь повсюду оставались следы ее тысячелетнего правления: огромные крепости и города, сложная ирригационная система, налаженные пути снабжения, сильный чиновничий аппарат, который арабы не отменили, а приспособили под свои нужды.

Персия была самой древней, культурной и могущественной страной из всех захваченных арабами. Персидские цари, их пышный двор, стройная система власти считались идеалом у багдадских халифов. Неудивительно, что уже при аль-Мансуре халифат стал становиться все более персидским. Расправившись с одним персом – Абу Муслимом, аль-Мансур тут же пригласил трех новых – Бармакидов.

Наставником и помощником наследника престола и будущего халифа аль-Махди тоже был перс, Абу Убайдаллах. Сын аль-Мансура получил чисто персидское воспитание, из арабской культуры он хорошо знал только поэзию, которую преподавал ему второй наставник, араб аль-Муфаддала.

Мощное влияние Персии в халифате со временем только увеличивалось. Чем больше арабы узнавали персидскую культуру, тем больше хотели ей подражать. Арабские поэты стали писать на персидском языке. Персов даже начали набирать в армию, хотя раньше в ней служили только арабы.

При Харуне ар-Рашиде персы еще больше вошли в моду. Поэты откровенно воспевал культуру иранцев, «племя благородных», и с презрением отзывались о «сынах пастухов», арабских бедуинов, которые, как писал Башшар ибн Бурда, «вместе с собаками лакали воду из дождевой канавы».

Завоевав Персию, арабы по сути дела проглотили кусок, который не могли переварить. Подчинив ее политически, арабы сами подчинились ей культурно, оказались завоеванными ею изнутри, как когда-то произошло с Грецией и Римом.

Все это во многом определило политику новой династии. В отличие от Омейадов, Аббасиды стали чистыми космополитами. Они отказались от идеи арабского превосходства. Им было все равно, кто их поданные: персы, арабы или тюрки, – главное, чтобы они исправно служили и платили налоги. Аббасидский халифат объединяла единая религия и центральная политическая власть, опиравшаяся на армию и чиновников. Остальное не имело значения.

При Аббасидах все мусульмане впервые стали равными, и это означало конец арабской власти.

Харун ар-Рашид тщательно продумал передачу власти своим сыновьям. Преемником был объявлен младший сын от законной жены Зубейды, аль-Амин, а его наследником – аль-Мамун, сын знатной персиянки, наложницы халифа. Старший брат как бы подстраховывал младшего на тот случай, если с ним что-то случится и в стране не останется взрослых наследников мужского пола. При этом в завещании было сказано, что если аль-Амин попытается отстранить аль-Мамуна от власти, то немедленно потеряет права на трон. С другой стороны, аль-Амин имел право назначить в преемники аль-Мамуна любого, кого пожелает, например, своего сына. Таким образом, в завещании соблюдались права и интересы каждого из братьев и обеспечивалась надежная преемственность власти в государстве.

Но вся эта предусмотрительность оказалась тщетной. После смерти Харуна страна раскололась на две половины: приверженцев аль-Амина и сторонников аль-Мамуна. Поначалу между братьями не было вражды – оба понимали, что гражданская война может привести к неисчислимым бедствиям, – зато их советники были настроены иначе. Управляющий двором Фадл ибн Раби знал, что его положение зависит исключительно от воли аль-Амина и если к власти придет аль-Мамун, он может потерять все. Фадл начал убеждать аль-Амина передать власть своему сыну, отстранив от трона брата.

У аль-Мамуна был свой советчик – тоже Фадл, сын Сахла, чистокровный перс. Он постоянно уговаривал хозяина отколоться от брата и поднять восстание в персидском Хорасане, где, как он уверял, многие с радостью поддержат аль-Мамуна как сына персиянки.

Между Багдадом и Мервом, где сидел аль-Мамун, началась переписка, постепенно становившаяся все более враждебной. Аль-Амин требовал у брата высылать ему налоги, собранные в провинции, а аль-Мамун отвечал, что они нужны ему самому для борьбы с тюрками. Аль-Мамун просил прислать из Багдада его семью и личные деньги, которые он хочет употребить на охрану границ, но аль-Амин вежливо ему отказывал, говоря, что сам позаботится о его родных и лучше распорядится его деньгами. «Сын моего отца, – писал аль-Мамун, – не заставляй меня ссориться с тобой, когда я сам выказываю тебе послушание, и не отворачивайся от меня, когда я хочу быть твоим другом». Оба двора были наводнены шпионами: когда Фадл ибн Раби настаивал, что халиф должен сделать наследником своего сына, об этом тут же узнавали в Мерве через агентов, посланных в Багдад Фадлом ибн Сахлом.