Текелински - Действительность. Том 1

Миг, как некий отрезок времени, только в нашем представлении находит свои параметры. Да и то только металогически, только как гипотетически существующая локальность, по отношению к такой же гипотетической безмерности. Сам же по себе, миг вполне соизмерим с вечностью! Как бы это не прозвучало абсурдно. Ибо он есть олицетворение этой вечности, так как, так же как вечность, не имеет своей собственной продолжительности, своего собственного параметра.

Прошлое и будущее , верх и низ, твёрдое и жидкое, грубое и тонкое, инертное и агрессивное , и т. д. после «схлопывания» нашего ноумена, после «коллапса» нашего сознания, необходимо сливается в нечто едино целокупное. Где уже не может быть ни прошлого, ни будущего, ни верха, ни низа, ни грубого, ни тонкого, и т. д. Как только перестаёт существовать «чёрная дыра ноумена», пропадает и деление, – всякое деление. Ведь с этим, исчезает не только течение времени, не только пространственные критерии, но и само время и пространство. Всё и вся сливается с вечностью, – с её всепоглощающей пустотой.

Наш разум не в состоянии постичь ни бесконечности в расстояниях, ни бесконечности в размерах. Ибо для этого ему пришлось бы постичь самого себя. Такие метаморфозы нашего осмысливания, как: «Мир не может быть конечным в силу того, что за любым концом, должно необходимо следовать что-то…». Или: «Мир должен быть целостен, но целостность подразумевает конечность, а конечный мир, – это нонсенс…». И т. п. Всё это фокусы нашего сознания, продукты его «чёрной дыры». Существуют метаморфозы, способные привести к помешательству даже самые крепкие и закалённые умы. Я пока не стану углубляться в эту бездну, ибо для подобных осмыслений необходима подготовка.

И так. Для нашего разума, существующего в рамках реальной действительности, невероятно появление из определённой материи, чего-то совершенно чужеродного. Говоря упрощённо, ни при каких условиях камень не смог бы породить рыбу, если только у них не было бы чего-то глубоко общего. Не важно, какая длинная цепочка превращений между ними бы не пролегала, не неси они в себе чего-то аналогичного, это было бы, – невозможно. Это значит, что сама Жизнь, гнездится далеко за пределами живой клетки, в камне, в той бесконечной глубине на пути регресса нашей осознанности, стремящейся в микромир материального. Впрочем, как и в противоположную сторону, – в макромир. Ибо, как я отмечал выше, эти стороны мироздания так же есть суть отражение в развёрнутых зеркалах нашего разума, и являются в сущности одним и тем же. Мы определяем их нашим углом зрения, глубиной глазного яблока, в силу и в соответствии собственному объёму, и тем перспективам, обусловленным соответствующим нахождением нас на бесконечной лестнице мироздания.

Далее. Существование живой клетки обусловлено тем, что её суть, её генетическая основа, гнездится в так называемых «неживых материалах» вселенной. Жизнь, как нечто метафизически-метафорическое, существовала всегда, и будет существовать всегда. Даже в той пыли, из которой образовалась наша планета. Жизнь – вечна не потому, что в бескрайнем и бесконечном космосе существуют, вечно сменяя друг друга твари, но потому, что жизнь, как метафизическая монада бытия – неистребима, ибо в сути своей не является чем-то сущностным. Жизнь, как мы её осмысливаем и понимаем, есть метафора, – лишь дефиниция нашего разума. Она есть лишь отношение и оценка, внушающая сама себе удивление и восторг, от осознанности собственной внутренней природы существа, восторг и удивление собственной сегрегацией, собственной упорядоченности и организованности. Жизнь есть точно такая же метафора, как и всё вокруг нас, – все, что включает в себя наша действительность.

Появившаяся и развившаяся на той же почве что и вся наша действительность, жизнь имеет свои определённые границы, свои наделы и свои правила и законы. Благодаря тем же апперцепциям и дефинициям нашего разумения, из «коллапсирующей пустоты» «чёрной дыры нашего ноумена», Жизнь выползла, словно кобра из шляпы факира, и, подняв голову, стала покачиваться в такт звучащей музыке нашего архаического мироздания. Наша уверенность в существовании жизни, как чего-то действительно феноменального, в её непоколебимой существенности – остаётся лишь уверенностью.

В своих умозаключениях, как заметит внимательный читатель, я всё время откатываюсь назад, создавая тем самым некую волну. Это происходит неосознанно. Видимо и здесь сказывается та волнообразная структурность всего сущностного, распространяющего свою характерность на всё что, так или иначе, принадлежит этому миру. И мои размышления в своей динамической характерности, не являются исключением.

Но по порядку. Заглядывая в мир, разделяя и объединяя, отчерчивая границы, мы готовы принимать в свой «клан живого», только «близких родственников», только то, что близко нам по механизмам, формам и скоростям, что подходит нам по общему метаболизму. Но, проникая всё глубже в познание окружающего нас мира, мы потихоньку не заметно для самих себя, отодвигаем эти границы нашего архаического определения. Мы всё чаще высаживаем за забором цветы, поливая и ухаживая за ними. Мы меняем своё воззрение, мы расширяем собственные наделы. Еще в начале прошлого века мысль о том, что наша планета живой организм вызвала бы, по крайней мере, смех. А то, что могут существовать живые существа в нано-объёмах, вообще привело бы к сарказму. И, тем не менее, теперь, это уже является практически неоспоримой истиной. У меня нет никаких сомнений, что наша фундаментальная наука будет и впредь отодвигать эти границы. И это будет происходить до тех пор, пока существует воззрение, пока существует человек и его разум. Наш разум, «утончаясь» и становясь тем самым проникновеннее и агрессивнее, будет открывать для себя всё новые и новые горизонты не только в эмпирическом воззрении, но и в трансцендентном и метафизическом. Он будет необходимо усложняться, и тем самым усложнять окружающий мир. Наш мир всегда будет расширяться в разные стороны, и само отношение к «живому» и «неживому», будет меняться и необходимо корректироваться. Но всё же полярность мира в целом , – никуда не денется. Наш разум и впредь будет всё, и вся делить и изолировать, смешивать и объединять. Ведь такова его генетическая природа, берущая своё начало в изначальном противостоянии огня и воды, – в коллапсе материнских стихий.

В своих умозрениях, я всегда стремился к самым глубоким, спрятанным на дне архипелагам. Тёплые воды поверхности, меня никогда не удовлетворяли. Там, где плавает большинство, где много пищи в виде плавающего планктона, где царствуют акулы и где солнце ослепляет и приводит своим светом, к отупению, я никогда не находил своих обетованных берегов. Меня всегда прельщали глубинные пещеры. Так как в глубине своего сердца я всегда подозревал, что именно там живёт Бог, а не как не на небесах.